Красивое лицо Валерия исказилось от злобы.
— Ну, этого-то щенка я запомню, — сказал он.
Ройская не обращала внимания на его гримасы.
— Убирайся отсюда немедленно, и чтобы я тебя здесь больше не видала. Дом пока еще мой, я здесь хозяйка. Мне стыдно за тебя!
Валерек слабо улыбнулся и вдруг взял руку матери и поцеловал.
Это было неожиданно.
— Мама, я знаю, ты считаешь меня каким-то чудовищем. Хорошо, пусть я чудовище. Но неужели тебе не приходит в голову мысль, что я в самом деле мог о тебе беспокоиться? Что я в самом деле подумал: лучше съездить туда с каким-нибудь немцем, вдруг там творится что-нибудь недоброе? Можешь ты понять это, мама? Я хотел защитить тебя.
— Очень тебе благодарна, — сказала Ройская уже гораздо мягче. — Но ты хорошо знаешь, что я и сама могу за себя постоять. Я давно уже перестала быть сентиментальной гусыней.
— Ты никогда и не была сентиментальной гусыней, — возразил Валерий.
— Ты меня не знаешь, — проговорила мать уже совсем мягко, — не знаешь, потому что никогда не хотел узнать. Но все равно, забирай отсюда своего немца. Уезжайте, уезжайте.
— Хорошо, — Валерек еще раз склонился к руке матери, — сейчас уедем. Но если тебе что-нибудь понадобится, если тебе будет грозить опасность… С этим твоим окружением… всякое может случиться. Не знаешь, чего ждать от этих сумасшедших. Ведь теперь уже ясно: все кончено. Мы полностью зависим от немцев. Прими это во внимание. И чуть что… сейчас же пошли кого-нибудь ко мне в Седлец.
— Хорошо, хорошо, — поспешно, лишь бы отвязаться, ответила Ройская. — Еще увидим, как все сложится.
— Все уже сложилось. Нет ни малейшего сомнения, — твердо заключил Валерий. — Но мне действительно пора ехать. Кто здесь еще у тебя?
— Но, право же, никого. Оля с Анджеем. Больше никого.
В эту минуту, словно желая уличить Ройскую во лжи, в передней появилась Геленка.
Она вся цвела от свежего сентябрьского ветра, волосы рассыпались по плечам. Увидев Валерия, девушка остановилась.
— Ну, и Геленка здесь с матерью, — добавила Ройская, словно заканчивая предыдущую фразу, но при этом покраснела.
Валерек протянул Геленке руку. Геленка нерешительно поздоровалась с ним.
— Вижу, вижу, — медленно проговорил Валерий, — вижу, что это Геленка, хоть она и очень изменилась, настоящая панна стала, — обратился он к матери, — и очень красивая панна.
— На отца похожа, — заметила Ройская, лишь бы что-нибудь сказать.
Валерек усмехнулся.
— Может быть, совсем немножко. Но только гораздо красивее.
Он в упор, бесцеремонно рассматривал девушку.
— А я и не знал, что панна здесь, — с преувеличенной почтительностью продолжал он.
— Да, приехала, — сказала Геленка, — и, наверно, останусь здесь на некоторое время…
Она остановилась, заметив по лицу Ройской, что сказала что-то лишнее.
В эту минуту в дверях зала появился немецкий офицер. За ним неуверенно следовал Анджей. Офицер говорил по-французски с очень твердым акцентом.
— La guerre est finie [1], — сказал он. — Я убеждаю этого молодого человека, что надо изучать немецкий язык. В Польше очень немногие знают немецкий! — многозначительно добавил он, глядя на Валерия. — Ну как, едем? — Вопрос был задан по-немецки.
— Да, да, — подтвердил Валерек, демонстративно «пожирая глазами» Геленку, — едем.
— Мне было очень приятно, — обратился офицер к пани Ройской. — Надеюсь, вам не потребуется наша помощь. Но если… Впрочем, я не знаю, надолго ли я в Седлеце.
Ройская не ответила и молча подала офицеру руку — на этот раз она вынуждена была это сделать. Валерек попрощался со всеми с большой сердечностью, что было для него весьма необычно. И это не на шутку встревожило Анджея. Ему сразу вспомнились каникулы. Но Валерек похлопал его по спине и сказал дружески:
— Ну, ну, держись, Анджей. И выкинь из головы всякие глупости!
Провожая гостей на крыльцо — даже сейчас он не мог пренебречь установленным обычаем, — Анджей думал: «Валерий предупреждает, чтобы я не думал ни о каких глупостях… Значит, наверняка уже есть такие, которые об этих «глупостях» думают».
— La guerre est finie, — повторил немецкий летчик, усаживаясь в свой автомобильчик и дружески махая рукой стоящему на крыльце Анджею.
Анджей не выдержал и ответил язвительным вопросом:
— Vous le croyez, monsieur? [2]
Усевшись в машину, Валерек хотел было что-то сказать, но водитель рванул с места, и он так и остался с открытым ртом.