«Совсем как на похоронах Эдгара», — подумал Анджей.
По ту сторону кювета, у самой дороги, потянулись могилы — торопливо, кое-как засыпанные песчаные холмики. И над каждым холмиком две палки, связанные накрест проволокой. Иногда это была колючая проволока. Такой связанный колючей проволокой крест, должно быть, являлся каким-то памятником. На некоторых могилах лежали полевые цветы, запыленные и порыжелые.
Двинулись дальше, и перед ними открылось обширное неперепаханное жнивье. Небольшие холмики, насыпанные саперскими лопатками, усеяли все поле: у каждого бугра — неглубокая, довольно длинная яма.
Спыхала приказал остановить лошадей и пошел по полю. Анджей зашагал следом за ним. Спыхала наклонялся над этими канавками, даже потрогал рукой одну из них, как бы желая убедиться, что в яме ничего уже нет — только оттиск человеческого тела.
— Что это? — спросил Анджей.
— Это поле боя. Солдаты лежали… под обстрелом.
Анджей тоже ощупал стенки одной такой ямки. Земля была холодная — день-то пасмурный, солнце почти не показывалось. Анджей почувствовал разочарование. Когда Спыхала сказал, что в этих углублениях лежали люди, Анджею представилось, что земля должна быть еще теплой, что это тепло хранит следы человеческих чувств — страха, ужаса, потрясений и жажды победы. Но ямы были холодные. Люди давно оставили их. Но как, как это происходило? Встали, побежали вперед или же, подняв руки, сдались в плен?
В плен? А может, никто из них уже не встал, а подняли их товарищи или сами победители похоронили в земле, в той самой земле, которая пропитана солдатским потом и кровью?
Анджей еще раз нагнулся и, взяв горсть земли с холмика, спрятал ее в карман — на память. Но пока он шел к повозке, земля рассыпалась, обратилась в пыль. Он вывернул карман, и пыль разлетелась по ветру.
Ромек смотрел на него с удивлением, он не понимал, что все-это значит, но Анджей не промолвил ни слова.
Повозка уже готова была тронуться с места, когда к ним подошла какая-то женщина. Никто не заметил, откуда она появилась. Женщина точно из-под земли выросла у самой повозки и ухватилась за край.
— Куда вы едете? — спросила она.
Ромек рассердился:
— Дорогая пани, — сказал он, — куда едем, туда и едем, вот и весь разговор.
Оля остановила его:
— Ромек, милый, так нельзя. А что вас интересует? — обратилась она к женщине.
Женщина настороженно взглянула на Олю. В ее маленьких черных глазках затаился страх. Она то и дело оглядывалась. Грязные, растрепанные космы черных волос падали ей на глаза, она небрежно отбрасывала их рукой, но они снова падали. Женщина резко дернула повозку, словно хотела перевернуть ее.
— Пани, — сказала она, — пани! Вся наша деревня сгорела. Дети сидят в яме… в картофельной яме… Все дети… Но моих там нет. Нигде нет. Страшный бой здесь был. Вся наша деревня сгорела…
— По дороге мы видели много сожженных деревень, — спокойно сказала Оля. Она думала своим спокойствием как-то повлиять на женщину, которая, видно, лишилась рассудка.
Но та не обратила внимания на ее слова.
— А сколько людей убили! — вдруг громко крикнула она. — Сколько людей! Как же так? Вся наша деревня сгорела! Весь хлеб! Что мы будем есть? Дорогая пани… И детей моих нет…
Ромек продолжал возмущаться.
— Послушайте, — сказал он, — не у вас одной горе. Война есть война. Отпустите повозку, нам надо ехать…
Женщина вдруг отпрянула назад… Откинув волосы, она пристально посмотрела на Ромека и Анджея.
— Такие молодые, — пробормотала она, — а все молодые погибли.
Ромек натянул вожжи. Кони нехотя двинулись. Они словно отяжелели: стригли ушами, будто почувствовали, что происходило здесь еще совсем недавно.
Оля оглянулась. Женщина все с тем же напряженным вниманием смотрела на них.
— Бог не оставит вас! — крикнула Оля, сама понимая, как фальшиво звучат эти слова.
Женщина побежала за ними, спотыкаясь, ноги не слушались ее. Видно, хотела еще что-то сказать. Она почти нагнала повозку и вдруг остановилась. И уже издали еле слышно донеслось:
— Такие молодые! И все погибнут!
Оле стало дурно. Она подалась вперед, чувствуя, что может потерять сознание. Спыхала обнял ее и поддержал.
— На все воля божья, пани Оля, — сказал он.
Оля выпрямилась, стараясь овладеть собой. Сжала руку Казимежа…
— Простите, — сказала она.
Измученные лошади шли шагом. Ромек нагнулся к Анджею, который бездумно, бессмысленно уставился в пространство.