Билинская осталась ужинать, за ней пришел Казимеж, и впервые Януш, раньше не обращавший на это внимания, заметил в разговоре сестры с Казимежем — в оттенках их голосов, в теплоте их взглядов — интимность, о которой до сих пор не подозревал. Правда, все это можно было объяснить тем, что им пришлось в последнее время часто бывать вместе, вместе пережить тяжелые дни. Оба поселились у пани Мушки и посмеивались над собравшимся там аристократическим обществом. Сейчас они с аппетитом, будто не было на свете ничего более вкусного, уплетали ленивые вареники. Януш с удивлением смотрел на сестру: она совсем не похожа была ни на вдову, недавно лишившуюся мужа, ни на безутешную дочь, потерявшую любимого отца.
Эдгар говорил только о музыке. Он был просто одержим ею. Пани Шиллер слушала сына, глядя ему в рот, боясь пропустить хотя бы слово. Постепенно Януша захватил этот отвлеченный мир музыки. Забыв обо всем на свете, он с интересом слушал Эдгара. Композитор говорил о «Тристане и Изольде» {14} , о том моменте, когда любовный дуэт во втором акте замирает и вдруг, вливаясь в рокот арф, звучит заботливое предостережение Брангены. Януш никогда не видел «Тристана», но живо представил себе, как возносится этот голос над заглядевшимися друг на друга любовниками, — неусыпный голос человечности. Всматриваясь в звезды, Брангена видит, как разверзается пропасть вечности, готовая поглотить эту любовь, и предостерегает влюбленных, хотя знает, что они все равно не послушают ее.
Профессор Рыневич то и дело вставлял свои никому не нужные реплики. Просто удивительно, как все, что говорил профессор, было правильно и умно и как все это было не к месту и только раздражало.
После ужина Билинская и Спыхала ушли, а Эдгар вернулся к своим песням на слова Лермонтова.
Вдруг, рассыпав фиоритуру, напоминающую «Анчара» Римского-Корсакова, Эдгар, оторвавшись от рояля, сказал:
— А знаешь, твоя сестра очень интеллигентна.
Януш пожал плечами. Это, пожалуй, можно было бы сказать о сестре в последнюю очередь. Он представил себе ее аристократический профиль, голубые, немного навыкате глаза.
— Ты так считаешь? — спросил он Эдгара.
Но тут же его увлекли за собой пассажи, изломанный рисунок мелодии «Анчара» открывал перед ним сияющую страну далекого Востока. «Кто ту птицу слышит, обо всем забывает, — вспомнились ему слова песни, какую пела когда-то Эльжуня. — Кто ту птицу слышит, обо всем забудет…»
Но об одном Януш не мог забыть: о том, что Ариадна показалась ему совсем иной. Конечно, он не ожидал увидеть ее в белом платье, читающей Блока, но она не похожа была и на ту Ариадну — в сером костюме и черной шляпе с бантом, — которую он видел тогда на вокзале. Сейчас она, пожалуй, казалась выше ростом — берет и шинель делали ее выше, но главное — выражение лица, голос Ариадны были совсем не те, какими они вспоминались ему в долгие вечера в Маньковке, когда отец у себя внизу играл на пианоле, а он был так страшно одинок.
Эдгар снова повернулся к нему.
— Ариадна однажды заметила у тебя в глазах опасные огоньки. Ну-ка, покажи!
Профессор Рыневич был тут как тут.
— Ах, глаза пана Януша сейчас заволокла мечта. Не вижу в них никаких огоньков.
— О чем же ты думаешь? — спросил Эдгар.
— О твоей песне, — не задумываясь ответил Януш.
VII
Дом, в котором жили Володя и Ариадна, огромный доходный каменный дом, находился недалеко от вокзала. Там на шестом этаже, в двух небольших комнатах с кухней, поселились брат и сестра Тарло.
Когда Януш постучался, ему открыл дверь молодой человек. В первую минуту Януш не узнал его. Это был Неволин в офицерской рубашке, без знаков различия. Януш прошел за ним в небольшую комнату. За овальным столом сидели Ариадна, Володя и Валерек. Они пили водку и чай, на засаленных газетах лежали куски колбасы, черного хлеба и сала. Все трое радостно приветствовали его.
— Входи, входи, хорошо, что пришел! — закричал Володя. — Валерек привез нам из деревни колбасы и хлеба. А водка одесская!
Януш был удивлен.
— Откуда ты взялся? — спросил он Валерека.
Валерек — это был уже юноша с пробивающимися усиками, высокий и очень красивый, — пробормотал что-то неопределенное.
— Где ты теперь живешь? — снова спросил Януш.
— Иногда ночую здесь.
Ариадна сидела, заслоненная большим медным самоваром, спиной к окну. Скудный зимний свет едва пробивался сквозь маленькое и давно не мытое оконце. Отвечая на вопросы и неожиданно для себя разговорившись, Януш не мог уловить выражение лица Ариадны. На ней было простое синее платье. Когда Ариадна встала и пошла на кухню, он увидел, что она в высоких шнурованных ботинках вишневого цвета. Высокие каблуки громко стучали. Он не мог заставить себя не смотреть в ту сторону, где сидела Ариадна. Она опять казалась ему другой, и опять не такой, какой жила в его воображении эти последние несколько дней.
Неволин чувствовал себя здесь как дома. Разговор велся, конечно, о политике.
Володя вышел в другую комнату и принес Янушу медведя из копенгагенского фарфора — того, что стоял когда-то на письменном столе старого графа Мышинского.
— Посмотри-ка, это я спас для тебя из горящего дома в Маньковке.
— Значит, дом сгорел? — спросил Януш.
— А ты как думал? Раз уж загорелся, то и сгорел…
— Конечно, — пробормотал Януш.
— А отца похоронили подле часовни?
— Да. Ты ведь знаешь…
— Ну да, — буркнул Володя и попросил сестру принести еще чаю.
Януш молча всматривался в Володю. Тот потолстел, теперь это был плотный, краснолицый мужчина, но глаза прежние, все те же ясные с поволокой глаза под черными бровями.
— Знаешь, я не очень понимаю, что ты там делал, — сказал Януш.
— Я и сам не очень понимаю, — уклончиво отвечал тот.
— Как это что? — вдруг патетически воскликнула Ариадна. — Помогал революции!
— Разве революция заключается в сожжении домов? — спросил Януш.
— Между прочим, и в сожжении домов, — серьезно ответил Володя.
— Януш, знаешь, а ведь Молинцы уцелели! — громко крикнул Валерек через стол.
Януш понял, что Валерек много выпил.
— Не беспокойся, ты туда уже не вернешься, — не глядя на него, сказал Володя.
— Кто знает, кто знает, — смеясь, ответил Валерек.
Володя оставил без внимания эти слова.
— Последние события в Петрограде вывели революцию на новую дорогу… — сказал он.
— Ты так думаешь? — произнес Януш, который не очень хорошо разбирался в политических вопросах.
— Во всяком случае, — добавил твердо Володя, — возврата к старому нет и быть не может.
— Все надо строить заново! — с тем же пафосом воскликнула Ариадна.
Януш неуверенно взглянул на нее. Неволин пожирал ее глазами. Наконец мужчины поднялись из-за стола.
— Надо идти.
— Володя, будь осторожнее, патрули Рады снуют сегодня повсюду.
— Я что-то не заметил, — вмешался Януш.
— Ничего, документы у меня в порядке.
— Валерий, ты сегодня у нас ночуешь? — спросила Ариадна.
— Нет, сегодня нет, — неестественно громко крикнул Валерек и вдруг покраснел.
Януша поразила перемена, происшедшая в Валереке, ведь он видел его не так давно, когда тот летом приезжал в Молинцы.
— Куда это ты идешь? — спросил Януш. — Почему не появляешься у Шиллеров?