«Смело», — подумал Януш.
Он постоял еще с минуту, ошеломленный, потом пошел вдоль мола, через порт, стараясь на этот раз не попадаться на глаза патрулю. Ему повезло.
Когда Януш с трудом добрался до верха лестницы, кто-то преградил ему дорогу.
— Уехала?
Януш узнал Володю.
Уехала, — ответил он и только сейчас осознал, что, собственно, произошло.
— Ты понимаешь, зачем она это сделала? — спросил он Володю.
Женщину сам черт не поймет! — Володя крепко выругался. — Ты не можешь себе представить, как она меня предала…
Януш покачал головой.
— Тебя?
— Меня! Все то, во что я верю!
— А ты веришь? — спросил Януш.
— Верю! — неожиданно громко крикнул Володя, и эхо, ударившись о гранит, сбежало по ступеням вниз, к морю, туда, где уже пропал и след умчавшейся моторки.
XI
После Брестского мира немцы широкой лавиной ринулись на Украину. В середине марта они заняли Киев {24} и Одессу. Смешанные австрийские и немецкие части вошли в Одессу. Киев заняли немцы под командованием фельдмаршала Эйхгорна.
Ясное весеннее солнце светило над Одессой, когда немецкие войска входили в город. Март был так хорош, каким он бывает только на юге России. Горожане толпами высыпали на улицы, по которым шли отлично обмундированные солдаты в шлемах, с засунутыми за ремни еловыми ветками. Немцы были очень измучены войной, однако для занятия украинских городов еще нашлись где-то свежие части, вид которых поразил жителей Одессы, привыкших в течение последних месяцев видеть оборванных солдат, обвешанных гранатами и пулеметными лентами. За пехотой, мерно отбивающей шаг подкованными сапогами, медленно ехали два автомобиля. В первом сидел главнокомандующий оккупационными войсками, в другом — атаман Петлюра {25} . Автомобиль атамана был засыпан цветами, сам он стоял во весь рост в кузове и, держа руку у козырька, поворачивал голову то влево, то вправо, не переставая улыбаться. Толпа гудела, над головами то и дело взлетали букеты цветов и, описав круг, с большей или меньшей точностью падали в автомобиль. Шофер отмахивался от этих букетов, как от мух, и, не отрывая рук от руля, поднимал кверху локти для защиты.
Стоя в толпе, Януш со странным чувством смотрел на вступающие в город войска. Казалось бы, с ними пришло что-то вроде освобождения: порядок, законность, веяние Запада. И в то же время он не мог подавить в себе чувство ненависти, когда смотрел на этих солдат, на эти лица, если и недостаточно откормленные, то, во всяком случае, тщательно вымытые.
Толпа, еще недавно столь же шумно встречавшая большевиков, разгромивших Центральную Раду, сейчас ликовала при виде серых немецких мундиров и ярких шапок адъютантов батьки Петлюры.
Януш поспешил выбраться из этой толпы, раздражавшей его, и на углу Дерибасовской наткнулся на Володю. Он с трудом узнал его в упитанном, тщательно одетом купце с довольно большой бородой. Володя быстро подошел к нему и дал свой новый адрес.
— Приходи, — сказал он, — около шести я всегда дома.
— Где эта улица? — Януш не очень хорошо знал город.
— Недалеко от порта, там внизу… — И Володя исчез в толпе.
В доме Шиллеров Януша ждала сенсация. К ним пришел Карл, чтобы поблагодарить за приют и заботливое отношение, — он возвращался в австрийскую армию. Оказалось, что Карл лишь выдавал себя за рядового. Он явился к Шиллерам в офицерском мундире, представился как капитан Шефер и сейчас сидел в столовой, беседуя с Ройской. Венский диалект слегка чувствовался в его речи. Он говорил о том, что получил наконец вести от своей семьи, которая находится в безопасности в Винер-Нейштадте, что он очень благодарен Ройским за гостеприимство и доброту и очень просит, чтобы они навестили его как-нибудь в Австрии. Ройская, смущенная таким оборотом дела, не знала, что и отвечать, и видно было, что мысленно она перебирает в памяти случаи, когда бывала не слишком любезна с Карлом или излишне требовательна к нему. Офицер делал вид, что не замечает этого. Он обратился к Янушу:
— Я очень вам благодарен, ведь это у вас, собственно говоря, началась моя карьера слуги… Меня очень огорчила смерть вашего отца.
— Я помню это, — сказал Януш, и перед его глазами возникла часовенка, желтая глина свежей могилы, — и всегда буду помнить.
Щелкнув каблуками, капитан Шефер ушел. Ройская развела руками.
— Кто бы мог подумать…
Пошли рассказать обо всем этом Эдгару и профессору.
Эдгар в задумчивости ходил по комнате. Ни об Эльжуне, ни об одном из пассажиров исчезнувшей моторки ничего не было слышно. Если им и удалось пробраться в Крым либо в Константинополь, то все равно в ближайшее время нечего было и надеяться на получение письма. А войне, казалось, не будет конца.
Когда Ройская вышла из комнаты, Януш рассказал Эдгару о своей встрече с Володей. Эдгар оживился.
— Иди к нему, иди сегодня же. Может быть, он знает что-нибудь.
Однако в этот вечер идти не пришлось. В сумерки явился Голомбек, бледный и смущенный. Януш очень удивился, когда тот сказал, что хочет поговорить с ним наедине. Не найдя другой свободной комнаты, Януш отправился с ним в комнату Эльжуни. Тут же, не присаживаясь, Голомбек сказал Янушу, что одного его во всем доме считает мужчиной, и еще, конечно, Юзека, но именно Юзек…
— Что случилось? — забеспокоился Януш.
Оказывается, Голомбек получил из Киева от своего знакомого сообщение о том, что Ройский расстрелян в Мариинском парке в Киеве еще в январе, тотчас по приходе большевиков.
— Почему? За что? — спрашивал Януш.
— Откуда же мне знать? Взяли его дома вместе с хозяином, гвардейским офицером. Всех расстреляли в Мариинском парке.
— Боже мой, как же сказать об этом? — ужаснулся Януш.
Пошли все-таки посоветоваться с Эдгаром, у него они застали профессора Рыневича. Никто не мог решиться сообщить ужасную весть Ройской и ее сыновьям. Валерек с некоторых пор тоже жил здесь, в кабинете старого Шиллера. Наконец Эдгар взял это на себя.
— Видите, — сказал он, — кто здесь настоящий мужчина? Такие вещи всегда достаются мне.
И он отправился к Ройской.
В тот же вечер Валерек рассказал Юзеку и Янушу, когда те уже собирались спать, что из поляков, служивших в русской армии, формируется польский отряд {26} . Штаб его помещается в Павловских казармах, за городом. Он, Валерек, завтра утром идет туда записываться.
К удивлению Януша, Юзек не выказал никакого интереса к этому польскому отряду. Спустя несколько дней стало известно, что в Виннице создается Третий корпус {27} польской армии, и вот тут Юзек наконец оживился. К этому времени Валерек уже исчез в своих казармах и дома не появлялся.
Со времени отъезда Эльжуни Юзек находился в состоянии полной прострации. Он не вышел из дому, даже когда в город вступили австрийцы, и все дни проводил в чтении детективных романов, обширный запас которых, оказался в кабинете старого Шиллера. Известие о смерти отца совсем добило Юзека. Теперь он уже только и мечтал об отъезде в Винницу и уговаривал Януша ехать вместе с ним. Но Януш все не мог решиться. Он не очень-то представлял себе эту польскую армию — уланов с флажками, какую-то там артиллерию. Слишком неопределенные сведения доходили до Одессы. Местный же отряд не привлекал Януша потому, что ему пришлось бы там быть вместе с Валереком. А он с некоторых пор испытывал к нему отвращение, и когда старался понять, откуда это, в памяти оживало, как тот залепил ему пощечину четыре года назад: пустяковое событие, детская ссора двух приятелей, но эта история в корне изменила его отношение к Валереку. Вот Юзек — совсем другое дело. Януш даже не отдавал себе отчета, как сильно привязался к нему. Тесная дружба связала его с Юзеком за эти несколько месяцев совместной жизни. Януш немного боялся за него и не хотел с ним разлучаться. Поэтому он стал склоняться к мысли о вступлении в Третий корпус вместе с Юзеком. Да и что еще оставалось делать? С тех пор как не стало здесь Ариадны, он думал только о том, чтобы уехать на Запад. Может быть, этот Третий корпус наилучший путь.