Мы снова выпили. Нелька вдруг заявила:
— Я — на боковую!
— Здрасте! — опешила я. — А мы что делать будем?
— Пейте, ешьте, потом можете помыть посуду, убрать со стола…
Ее голос удалился, потом она появилась из другой комнаты с чистыми простынями в руках:
— Места на печи много. Можем все вместе улечься.
Долго раздумывать я не стала. Быстренько убрала на холод то, что могло испортиться, накрыла то, что могло подождать до утра. А стаканы залила водой.
— Гляди-ка, а Хваня-то выпил свою рюмочку! — услышала я голос Мити.
Действительно, рюмочка была пуста, и хлеб отсутствовал.
— Налить еще? — посмотрела я на Нельку.
Та пожала плечами:
— Как хочешь.
Я налила и положила на хлебушек кусочек сала:
— Спасибо тебе, Хваня, за то, что заступился за нас перед Банником!
Ночью я проснулась оттого, что кто-то тихонько тормошил меня. Я открыла глаза и увидела, что это Митька.
— Чего тебе? — прошептала я, с трудом продирая глаза и невольно готовясь к тому, что Митенька решил изменить Нельке.
— Погляди, что на дворе творится! — прошептал он.
Мы осторожно сползли с печи и прилипли к окнам.
В свете тонкого месяца, временами прорывающегося сквозь строй туч, гонимых сильным ветром, я разглядела три тени, колышущиеся у сарая.
В одной я смутно угадала Хваню. Он размахивал мохнатыми руками, словно что-то пытался втолковать своим «собеседникам».
— Прямо совет какой-то! — Митя дышал мне в ухо. — Сход. Решают, как нас дружно порешить…
— Тише ты! — осадила я его. — Дай послушать!
— Все равно не слышно ничего!..
Но в этот самый момент стукнула форточка — открылась под напором ветра. Послышался голос, завывающий, словно ветер в печной трубе:
— Прекратите хулиганить! Говорю вам, хозяйская внучка это да гости ее! Что это вы вздумали своих пугать? Нехорошо, ой как нехорошо!
В ответ послышался грубый, точно собачий лай, голос:
— Свои привели бы двор в порядок, скотину в хлев ко мне поставили. И городьбу поправили, чтобы чужие во двор не лезли. А ей-то до всего до этого никакого дела нет!
— Так не деревенская она! В городе большом живет…
— Ну и что? Росла она здесь, у бабки Фроси. Так что — еще какая деревенская!
— Ух, Хваня, не дал ты мне всласть потешиться! — послышался другой, глухой, ухающий голос. — Ах, как я смеялся, когда этот задохлик выскочил из бани, как угорелый!..
При этих словах Митя чуть было не выбежал во двор, но в последний момент передумал. Я потрепала его по руке:
— Не кипятись!
Митя только засопел обиженно.
Спор во дворе продолжался:
— Говорю вам, оставьте их в покое! Люди — не мы! Они таких шуток не понимают. С ними осторожно надо…
— Конечно, тебе наливают, вот ты за них и заступаешься! — снова залаял третий, тот, которого было почти не заметно на фоне темного сарая. — Пусть мне нальют, тогда я подумаю, трогать их или нет.
Я тихонько толкнула Митю в бок:
— Слышал?
Он только кивнул.
— И мне тоже пусть стопарик поставят. И хлебушка не пожалеют с солицей…
— Поговорю. Но не обещаю — пугать не надо было.
Хваня направился к дому.
Мы что есть духу помчались к печке. Взбирались, толкаясь, и больше мешали, чем помогали друг другу. Но когда дверь открылась, мы уже лежали под одеялами и изо всех сил сдерживали дыхание. А оно, как назло, было неровным, прерывистым, хотелось вздохнуть поглубже, ведь сердце-то колотилось, как бешеное!
Несколько секунд стояла гробовая тишина, нарушаемая только нашим «ровным» дыханием. Потом над моим ухом послышался глухой голос:
— Притворяться совсем не умеете. Да и не надо. Я же вижу, что не спите!
Я вздрогнула так, что едва не свалилась с печки, крик сам собой вырвался из стесненной груди. Наоравшись и разбудив Нельку, я вспомнила, как Хваня заступался за нас перед Сычом. Мне стало неудобно, и я захлопнула рот.
— Ч-что т-ты от н-нас х-хочешь? — выдавил из себя Митя, добровольно взвалив на себя обязанность дипломата.
— Вы же подслушивали. Так что незачем и говорить. Сами знаете, что нужно делать…
Я еще долго лежала, ожидая новых указаний Хвани. Но их не последовало. Он ушел. Тогда я сползла с печи и решительно начала одеваться.
Нелька испуганно прошептала:
— Не ходи!
— Одну я тебя не пущу! — в Мите проснулся джентльмен. Он слез следом за мной. — Вместе пойдем.
Когда мы вышли во двор, небо полностью очистилось от туч. Яркие, мохнатые звезды соседствовали с тонким месяцем, а тот плыл в темно-синем небе, точно узкий золотой челнок по морю. Ветер совершенно утих, будто несколько часов назад не дул, надрываясь, стараясь испугать нас своим заунывным пением.