— Может быть, но мне все же не ясно, что означает слово чечако?
— Новичок.
Возвращаясь по берегу к своим, Кит опять и опять повторял про себя обидное слово. Было досадно услышать: «новичок» из уст молодой девушки, почти ребенка.
Пробираясь между горами поклажи и вспоминая индейца с тюком невероятных размеров, Кит захотел попробовать свою силу. Для испытания он выбрал мешок муки, который, как ему было известно, весил ровно сто фунтов. Он наклонился, ухватил мешок и с усилием взвалил его на плечо.
Сначала он решил, что сто фунтов — очень большая тяжесть. Затем, — что у него очень слабая спина. Наконец он крепко выругался, и это случилось через каких-нибудь пять минут, когда он свалился в изнеможении на ту ношу, которую хотел осилить.
Кит отер пот со лба и вдруг за горой тюков и мешков с провиантом заметил Джона Беллью, который холодно и насмешливо глядел на него.
— Нечего сказать! — воскликнул этот проповедник сурового труда, — и слабосильное же потомство дал наш род. Когда мне было шестнадцать лет, этакий тюк был для меня игрушкой.
— Вы забываете, дядюшка, — огрызнулся Кит, — что я не воспитывался на медвежатине.
— Ив шестьдесят этакий тюк останется для меня игрушкой.
— А ну-ка, покажите!
Джон Беллью показал. Ему было сорок восемь лет, но он нагнулся, примерился к мешку, быстрым движением завалил его на плечи, перевернул и выпрямился.
— Сноровка, мой мальчик, сноровка и… крепкая спина.
Кит почтительно приподнял шляпу.
— Вы чудо, дядюшка, чудо из чудес. Как вы думаете, наживу я когда-нибудь такую сноровку?
Джон Беллью пожал плечами.
— Я уверен, что ты запросишься домой, не успеем мы пуститься в дорогу.
— О, нет, — уныло ответил Кит. — Позади разъяренный лев О’Хара. По своей воле я не вернусь домой.
Первый переход Кита с поклажей прошел удачно. До Финниганекого брода их багаж, весивший Две тысячи пятьсот фунтов, несли индейцы, которых удалось нанять, но начиная с этого пункта они должны были тащить багаж на собственной спине. Они рассчитали, что смогут делать по миле в день. Это казалось легко — на бумаге. Так как Джон Беллью должен был оставаться в лагере, чтобы готовить пищу, он мог делать не более одного-двух переходов с поклажей. Таким образом, каждому из молодых людей приходилось ежедневно перетаскивать на милю вперед по восемьсот фунтов; при весе каждого вьюка в пятьдесят фунтов они должны были шестнадцать раз в день проделывать милю с грузом за плечами и пятнадцать обратно порожняком.
— Пятнадцать, потому что последний раз нам не придется возвращаться за поклажей, — радостно высчитывал Кит.
Кит же сделал радостное открытие: при восьмидесятифунтовых тюках им предстояло бы делать девятнадцать миль ежедневно — туда и назад, а при стофунтовых только пятнадцать…
— Я не люблю ходить. — сказал Кит. — Предпочитаю носить по сто фунтов сразу.
Он заметил недоверчивую улыбку на лице дяди и поспешно добавил:
— Конечно, я буду приучаться постепенно. Чтобы приобрести сноровку, нужно время. Начну с пятидесяти фунтов.
Кит взял пятьдесят фунтов и всю дорогу шел весело и быстро, даже вприпрыжку. У места, назначенного для стоянки. Кит сбросил тюк и вприпрыжку отправился обратно. Это показалось ему сначала гораздо легче, чем он думал. Но две мили истощили его силу и обнаружили внутреннюю слабость. Второй тюк весил шестьдесят пять фунтов. Это было значительно труднее, и Кит больше не припрыгивал. По примеру всех носильщиков, он стал часто садиться на землю, опираясь тюком на камень или пень. С третьим тюком он расхрабрился. Он затянул в ремни девяностофунтовый мешок с бобами и взвалил его себе на плечи. Но, пройдя сто шагов, он почувствовал, что того гляди свалится. Он сел на землю и вытер струившийся со лба пот.
— Короткие переходы и короткие привалы, — бормотал он. — Вот в чем штука.
Порою Кит садился отдыхать, не сделав и сотни шагов, а груз у него за спиною, после короткого отдыха, становился с каждым разом заметно тяжелее. Кит тяжело дышал, и пот лил с него ручьями. Не пройдя и четверти мили, он сорвал с себя шерстяную фуфайку и повесил ее на дерево. Немного дальше он сбросил шляпу. Пройдя полмили, Кит решил, что ему конец. Никогда в жизни он так не уставал и теперь чувствовал, что ему конец. Обессиленный, он сидел на земле, и вдруг взгляд его упал на большой револьвер и тяжелый патронташ.
— Лишние десять фунтов груза, — злобно засмеялся он, отстегивая револьвер и патронташ.