Какая похабщина, - подумал я. - И это в названиях, где следует быть ювелиром и микрохирургом. Каждое название надо лелеять, терпеливо растить и воспитывать, не растрачивая по мелочам. Достойных названий мало, но чрезвычайно велика в них потребность, и горе осмелившемуся взять одно из них и употребить не по назначению. Выдумывать все мы мастаки, а поди выдумай название! Оно должно быть звучным на слух, красивым в написании и адекватным содержанию. И разве не ясно, что весь наш могучий язык состоит из одних только названий. Здесь нужна целая наука! Скажем, ономастика.
Я растроганно поднялся и пошел куда глаза глядят. А глаза зорко вцепились в одно непонятное взгромодье - болтавшийся хвост людей в проулке между стеной ратуши и задворками королевского дворца, почему-то не рассосавшееся в миг открытий. Это была очередь.
Дорогие мои, и очереди бывают разными, и тоже табелируются, и ранжируются. Причем, смотря под каким углом рассматривать. Рассматривать же их можно по длине, образовываемым очертаниям, внутреннему состоянию и внешней силе, трансформирующей координаты отдельных их членов, и еще по много чему. Если хотите, очередь вообще пятое, особое состояние общества, после "народа работающего", "отдыхающего", "лечащегося" и "народа передвигающегося". Для скептиков замечу, что к "очереди" относятся и любые другие скопления: митинги, собрания (которые суть очереди за эмоциями и информацией), а также всевозможные состояния ожидания.
Я приблизился и беспечно побрел вдоль - и там где проходил, люди прекращали переговариваться, поглядывая искоса и насупленно. Они были мрачны и невеселостию своей могли затмить самое праздничное настроение даже того, кто только что облился ледяной водой. Но по мере дальнейшего продвижения толпа ветлела, обогащалась трупными улыбками на измученных лицах и победными выкриками: Готов!", и я уже было возрадовался, как улыбки вновь стали тускнеть и пропадать.
- Та-ак, - протянул я вслух, когда окончательно убедился в том, что очередь оканчивается посередь улицы спящим стоя юношей с диссидентским лицом. За ним расстилалась пустующая проезжая часть. Выходило, что очереди было две?
- А? - встрепенулся он. - Я, я последний. За мной держитесь.
- Передали не занимать! - буркнул стоящий рядом.
- Вставайте, молодой человек, - сказал третий с конца, - нечего принцу лентяйничать.
- Вы это бросьте! - заметил четвертый. - По Конституции всяк имеет юридическое право отдыхать отпуск.
Потом сказал пятый. Он такое сказал, что все четверо замолкли, а юноша опять беспечно задремал.
Так-с, подумал я, дурак дураку рознь, и примостился на цокольный выступ здания, облокотившись плечом о водосточную трубу. Теперь казалось, что сижу на берегу реки, а течение жизни несется мимо, прочь.
Сквозь строй мыслей донеслось: "Еще один!" и толпа дружно дрогнула, чуть поднатужилась и вытолкнула из недр своих очередного счастливчика. Я немедленно побежал к нему, чтоб догнать и расспросить - но не успел. Он бесследно исчез - и провалиться мне сквозь землю, если вру. А из раскрытого окна на втором этаже закричали - я мгновенно узнал голос принца.
- Федор, мы ко мне поднимайтесь! А ну расступись! - заорал он.
Я протиснулся быстро, как только смог, чтобы не раздражать толпу.
Благодать иметь знакомого. В секунду нашлось и понимание, и прояснение, и потерянный погост для обеспокоенной души. Оказывается, накануне по радио было объявлено, что команда помощников принца Ништяка намерена производить предварительную запись на проведение любых экспериментов с его участием для упорядочивания использования экспериментального времени. Желающих объявилось значительно больше, чем вначале предполагали. Только я вошел, в ужасе прибежала девочка-посыльный с первого этажа с известием, что последняя цифра перевалила за семьдесят пятую, и что запись ведется на третий месяц вперед. Внизу были в шоке, в поисках выхода из ситуации дымились мозги, горели предохранители. Ништяк предложил по чашечке кофе. Нет, отказался я, уже пил, а помногу его пить неинтересно и небезвредно. Тогда, сказал он, я подготовился и мы можем идти продуцировать какой пристало эксперимент. Ну пойдем, сказал я. Пошли, сказал он и мы пошли. Кстати, заметил принц, сегодня, Федор, вы в моем официальном распоряжении, но я вас постараюсь не стеснять.
Он снял трубку телефона.
- Але-о! - закричал он. - Это кто? Дайте мне Димитра Очумеева. Что? А, это мы, Димочка, и есть? Слушай, мы идем на полигон! Присылай заказчика. Нет, двух не можем. Давай.
Полигон находился в соседнем величавом здании. Мы пробрались туда по воздушному мосту с парапетом из синтетического аметиста, оправленного в позолоченные столбики позолоченными львиными головами-шашечками, которые приятно было трогать. И вот - полигон Испытаний! Вздыбившийся под купол амфитеатр с рядами пушистых и не очень перьев на дамских шляпках (в зависимости от дохода мужа или отца), атласных и помятеньких цилиндров, рукоплескания, глуповатые обсуждения сегодняшнего наряда принца, обсасывания приторных подкрашенных леденцов, - одним словом зрители! Хлеб, я знал, имелся у всех, оставались зрелища.
Зал был забит до отказа. Я долго всматривался и, наконец, заметил пустующее место в первом партере. Я протиснулся к нему, я неудобно уселся, и встал, и попросил моих соседей разобрать этот Содом: под ногами мешался Большой Твердый Чемодан, со спинки свисало два плаща и женская благоухающая сумочка (пролились духи?), на сиденье лежала свернутая газета и мелкая разменная монета.
- Хм! - брезгливо заметила дама-соседка по диагонали и захапала нижний плащ. Остальные владельцы вещей промолчали... и никак себя не обнаружили.
А представление уже начиналось! Я сгреб все на боковину и поскорее уселся - на меня уже шикали. Уселся. Остался чемодан. Я уселся.
- Уберите баул, товарищ, - посоветовали слева и мощно двинули Большой Твердый Чемодан ногой. Я попробовал продвинуть его еще дальше, к правому соседу, - нет, тяжеловат. Зато двумя ногами... Правый сосед демонстративно отвернулся, а сам пяткой стал пихать чемодан обратно, медленно, в минуту по сантиметру. Я подпер ботинком... В минуту по полсантиметра. Подпер вторым ботинком. Правый поднапрягся, а сам отвернулся еще больше, стал осматривать декоративную лепку балюстрад балкончиков...
А между тем шоу уже началось.
- Подойдите ближе, - говорил принц заказчику. - Еще ближе, - он забывал про зал, и только тогда глубокое перевоплощение артиста проявлялось в нем с максимальной силой. Человек бледнел и смущался. - Да подойдите же!.. Сейчас вы объясните всем - и мне - свою версию изменения компонент мира, затем Комиссия рассмотрит право на нравственный допуск (она же полномочна и досрочно прекратить действие изменений), ну а затем приступим. Понятно?
- Мне известны правила, - тихо сказал человек.
- Тогда поведайте - о чем вы скорбите в святой тиши и выносите на хищное человеческое поругание?
- Можно говорить?
- Да.
- Ээ... забыл... сейчас. Так... мм. Гх-гх. Я... значит так! От сахара портятся зубы и диабет. От соли - болят кости и поясница. От водки печень и мозги, а от курева - легкие с бронхиальным деревом. Это я вывел. А от всего вместе - портится характер и снижается воля. Поэтому, я вывел, надо запретить - ЗАПРЕТИТЬ. Чтоб законодательно. Вот.
- ...мм... Идея понятна, товарищ. Дамы и господа! Нашелся человек, требующий навсегда искоренить из нашего рациона вышеперечисленные вещи. И спрашиваю Комиссию, быть посему?
- "Фи, грубо!" - сказали недалеко от меня. - "Я думала, будет смешное", - обладатель этого голоса шумно встала и подалась к выходу, потащив за собою упирающегося мужа.