Над ним стоял Шустрик и толкал его носом… потом мордочка котенка исчезла, словно провалилась в черную яму, в какой-то туннель, поглотивший и Фритти.
Шустрик стоял над другом. Он толкал его изо всех сил, но, несмотря на это, несмотря на оглушительный шум поющей толпы, Хвосттрубой лежал как мертвый. Шустрик был совсем один. Его друг лежал больной — может быть, даже умирал, — а он был один среди моря незнакомцев.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Имя его не шепчи! Пусть спит
В плотной тени оно -
Там, где забытым его костям покоиться суждено.
Шустрик в панике бегал среди опустевших гротов и дорожек Перводомья, спотыкался о корни, уворачивался от стволов. С высоты в разрывы между листьями просачивался холодный свет Ока Мурклы.
Там, на поляне, склонившись над распластавшимся у его ног бесчувственным Фритти, он громко, но тщетно звал на помощь. Все вокруг пели, танцевали или, болтая, отправлялись полакомиться кошачьей мятой. Сквозьзабор ушел с поросшего травой возвышения, Запевайта нигде не было видно, и никто не обращал внимания на мяукающего возле своего друга котенка. В страхе за жизнь Фритти он убежал с поляны в поисках кого-нибудь, кто сумеет помочь.
Но Коренной Лес был пуст, и чем дальше он уходил от праздника — от шума и света, — вековой лес становился все мрачнее и мрачнее. Наконец Шустрик остановился, чтобы перевести дыхание. Он понял, что не сможет помочь другу, если сам заблудится в лесу. Какой же он глупый! Глупый, ничтожный котенок. Он должен вернуться и добыть помощь для Фритти. Если эти празднующие кошки не захотят помочь, ему придется притащить королеву хоть за хвост!
Повернувшись, он побежал назад, туда, откуда слышался шум, на поляну.
У самого края поляны он налетел на Мимолетку, ту серую фелу, с которой подружился сегодня утром. Она явно собиралась ускользнуть с праздника, но приветливо поздоровалась с ним.
— Мимолетка, ой, Мимолетка! — вскрикнул Шустрик. — Я так рад… скорей! Идем, помоги! — Он захлебывался от волнения. — Помоги… там Хвосттрубой… он… ох!
Мимолетка терпеливо ждала. Наконец Шустрик достаточно успокоился и сумел рассказать ей о загадочной болезни Фритти, она встревожено кивнула и пошла следом за ним на поляну.
Праздник был в полном разгаре; под высоким сводом деревьев прыгали и пели кошки. Танцоры вычерчивали какие-то гипнотические круги, хвосты и лапы, раскачиваясь, тянулись к рассеянному свету Ока. Многие наелись валерьянки, и воздух сотрясался от странного пения и шумного веселья.
Фритти они нашли на том же месте, где его оставил Шустрик; он свернулся в клубок, словно новорожденный котенок. Дыхание было поверхностным, и когда Шустрик позвал его, он не ответил. Мимолетка внимательно посмотрела на Фритти, потом осторожно провела усами по его груди и морде. Опустившись рядом с Фритти на траву, принюхалась к его дыханию, поднялась и мрачно покачала серебристой головой.
— Твой друг либо обжора, либо глупец — или и то и другое вместе. От него так и несет кошачьей мятой. Только сумасшедший может съесть столько мяты, — сказала она.
— Что же с ним теперь будет? — испугался котенок.
Мимолетка посмотрела на него и смягчилась:
— Точно не знаю. Известно, что слишком много листьев и корней кошачьей мяты плохо действуют на сердце, но он молод и силен. А вот что духмяна делает с душой — это уже другой вопрос. В умеренном количестве она веселит ка, дает ощущение счастья, вызывает желание петь. Съешь побольше — чувствуешь себя сильным и видишь странные сны. А столько, сколько твой друг… Харар, я не знаю. Нам нужно набраться терпения.
— Бедный Хвосттрубой, — зашмыгал носом Шустрик, — что же мне делать? Что делать?
— Я подожду вместе с тобой, — спокойно сказала Мимолетка. — Больше ничего не остается.
Фритти Хвосттрубой падал, плыл, опускался в нескончаемую черную бездну. Лес, который пульсировал, гнулся, вздымался волнами вокруг него, исчез… все исчезло… и он падал сквозь пустоту.
Пока он падал, время потеряло всякий смысл; вокруг не ощущалось ни малейшего дуновения ветра, показывающего скорость движения. Если бы не тошнотворное ощущение какой-то круговерти внутри него самого, он мог бы подумать, что стоит неподвижно.
После бесконечно долгого времени… ужас понемногу исчез из его тлеющих мыслей… он увидел — или сначала почувствовал — слабое свечение. Свечение стало мерцающим светом и постепенно превратилось в холодное белое пятно. К его изумлению, в центре светового пятна можно было различить какую-то фигуру, а по мере ее приближения Фритти разглядел огромного белого кота… бесхвостого кота, медленно вращавшегося внутри огромной черной сферы.
Кот все приближался, а свет становился все ярче Глаза этого кота-призрака смотрели в сторону Фритти невидящим взглядом: он был слеп.
Белый кот заговорил холодным, еле слышным голосом, доносившимся, казалось, из какого-то бесконечного далека.
— Кто здесь? — спросил он. — Кто идет?
В его голосе звучало такое горе, которого Фритти был не в состоянии даже понять. Хвосттрубой попытался что-то ответить, но не смог, несмотря на огромные усилия. Стараясь что-то сказать, Фритти вдруг почувствовал жар на лбу, словно пятнышко в форме звезды и вправду стало настоящей звездой… словно звезда эта загорелась.
Секунду-другую белое видение молча вращалось рядом.
— Подожди, — вдруг сказало оно. — Теперь я, кажется, вижу тебя. А, маленький дух, далеко же тебя занесло от своего гнезда. Тебе бы еще сосать грудь Праматери Мурклы — танцевать в небе над Счастливыми Полями. Горько же ты пожалеешь, что оказался здесь, среди этих холодных теней.
Чувство страха и одиночества охватило Фритти. Он не мог ни говорить, ни двигаться, мог только слушать.
— Я так долго бегу по этому черному пространству, но никак не могу проскользнуть на другую сторону, — произнес незнакомец мертвым, лишенным всяких эмоций голосом. — Я так давно ищу путь обратно к свету. Иногда я слышу пение… — продолжал белый кот с холодной тоской. — И всегда дверь совсем рядом, но ее не достичь… что-то мешает. Почему мне нет покоя, того блаженного покоя, который был мне обещан?
Несмотря на свой страх, Хвосттрубой почувствовал, как безысходное одиночество белого кота рождает в нем глубокую жалость.
— Я чувствую в тебе что-то странное, Маленькая звездочка. Что это? — вопросил далекий печальный голос. — Ты принес послание или просто затерялся в пространстве… как я? Ты принес известия от моего брата? Нет, это была бы только жестокая шутка! Холод слишком велик, ночь слишком пуста… оставь меня, мысль о жизни обжигает меня… о, как она жжет! Какая боль!
С глухим криком, пробудившим эхо, призрак начал вращаться все быстрее и быстрее и исчез с глаз Фритти.
Снова его окружал непроницаемый мрак.
Вдруг Хвосттрубой почувствовал что-то под лапами; вокруг по-прежнему царил непроницаемый мрак. Он попытался вжаться, закопаться в это ощутимое, плотное «что-то». Оно было похоже на землю, его можно было коснуться — и к тому же, кроме него самого, это было единственное реально ощутимое вещество во всей этой гигантской черной пустоте. Но тут же, мгновение спустя, он почувствовал чье-то присутствие.
Где-то там, в темноте, его искали. Он не мог бы объяснить, откуда это знает, не мог бы сказать, какое чувство подсказывает ему, но он знал. Нечто огромное, медленное, безжалостное подкрадывалось к нему… искало его в зловещем безмолвии, которое в этой мрачной пустоте было хуже любого звука.
Лоб снова обдало жаром. Неужели он светится? Фритти почувствовал себя незащищенным, словно выставленным напоказ. Лоб горел, и Хвосттрубою подумалось, что он посылает сигнал о своем присутствии тому, кто за ним охотится, — как свет, который притягивает глаза из лесу. Хвосттрубой попытался закрыть морду лапами, спрятать горящий знак… но не смог дотянуться до лба. Голова куда-то вытянулась — нет, это лапы стали короче! Теперь он это чувствовал — они все укорачивались и укорачивались, пока совсем не пропали, и он беспомощно лежал на животе, неспособный бежать, хотя каждый нерв кричал — спасайся! Невидимое нечто тянулось к нему, шарило в темноте… подбиралось все ближе и ближе. Чувство нереальности сменилось ужасом. Нечто выследило его — и хотело до него добраться.