Он крепко зажмурился — как котенок, который надеется, что раз он не видит, то и его не увидят, но в полном мраке это была жестокая насмешка: сменить одну темноту на другую. Нечто было уже почти рядом, искало, нащупывало… и вдруг Фритти показалось, что он ощущает его запах: зловонный, отвратительный и более древний, чем камни. Жар во лбу пульсировал, как язычок пламени.
Вдруг что-то схватило его и начало трясти, трясти, трясти…
На мгновение Фритти почудилось, что из мрака до него донесся взрыв неистового разочарования; потом тишина — он начал подниматься. Наверху появилось пятно света, сияющее, словно солнце. В центре этого прорыва темноты он увидел странный высокий силуэт — словно высокое дерево без ветвей, со всех сторон окруженное водой.
От яркого света у него замигали глаза, и постепенно странный силуэт принял очертания Завывайта-Запевайта, который тряс его изо всех сил…
Хвосттрубой провалился в обычный, нормальный сон, а когда проснулся, то обнаружил, что находится на поляне Шустрика; Завывайт, Мимолетка и Шустрик хлопотали вокруг.
— Вот он и проснулся! — воскликнул Запевайт. — А мы за тебя ужасно волновались. Наверное, там, откуда ты пришел, просто нет такой кошачьей мяты, я имею в виду — настоящей. Мы так рады, что тебе уже лучше.
Шустрик подбежал к Фритти и лизнул его в морду. Серая кошка сидела поодаль и внимательно наблюдала за Фритти.
Фритти колотила дрожь, но он поблагодарил друзей за заботу. Он еще не совсем пришел в себя: струившийся сквозь листву свет казался каким-то странным, мерцающим, а все звуки эхом отдавались в ушах. Он чувствовал себя очень легким, бесплотным.
Завывайт-Запевайт встал:
— Я знаю, что тебе было очень плохо, но мы прокрутились возле тебя все утро, а у меня еще столько дел! Надеюсь, ты не рассердишься, если я пойду?
Уже уходя, он обернулся и добавил:
— Ах да, чуть не забыл! Принц договорился, что ты получишь аудиенцию сегодня вечером, в начале Часа Глубочайшего Покоя. Если ты еще недостаточно хорошо себя чувствуешь, наверное, можно изменить время, но при Дворе очень серьезно относятся к протоколу. Впрочем, если тебе еще невмоготу, можешь не идти…
— Думаю, что смогу принять эту честь, — сказал Фритти. — Я так долго шел, чтобы поговорить с королевой, и… — он снова помолчал, — конечно, я буду там.
— Вот и хорошо. Я вернусь за тобой заранее, — пообещал Завывайт. Пятнистый мяузингер бегом покинул поляну.
Повеселевший Шустрик бросился вылизывать Фритти, а тот лежал, размышляя о своих странных ощущениях. Молчание прервала Мимолетка:
— Ты уверен, что у тебя хватит сил предстать перед королевой? — Грациозная серая кошка смотрела на него и ждала ответа.
— По-моему, чем скорее я сделаю это, тем лучше, — сказал он. Ему было сложно выразить свои чувства. — Я уже говорил Запевайту — мы шли сюда очень долго. Я дал обещание и поклялся его выполнить… но в этом Перводомье… не знаю, здесь все кажется каким-то незначительным. — Я хочу сказать здесь можно просто лежать день за днем и ни о чем не думать, ничего не делать, — попытался объяснить он. — Можно целыми днями просто бродить, размышляя о какой-нибудь чепухе, чесать языком о том о сем… глядишь, уже и состарился. И однажды поймешь что и не жил по-настоящему… но уже и не захочешь: это только все испортит. Боюсь, я не очень понятно объясняю, — продолжал он, — но у меня такое ощущение, что если уж я решил найти Мягколапку, нельзя это бросить на полпути, потому что… извини, я просто не умею это выразить…
Мимолетка подошла к Фритти и внимательно посмотрела на него. Потом обнюхала — не с подозрением, а с интересом — и села.
— Кажется, я понимаю тебя, Хвосттрубой, но, конечно, я здесь тоже чужая. Не думаю, что Завывайт и другие тебя поймут.
— Наверное, нет, — согласился Фритти. Он посмотрел на Шустрика, который уже вылизал его с головы до кончика хвоста и теперь слушал разговор, привалившись к старшему другу.
— Что ты скажешь, Шуст? — спросил Хвосттрубой.
Шустрик серьезно посмотрел на него:
— Я не уверен, что понял все, о чем вы тут говорили, но, по-моему, у здешнего Племени есть важные мысли — во всяком случае, они вызывают у меня вопросы, которые кажутся мне важными… хотя я и не знаю, почему они важные. Вот видите, — засмеялся котенок, — я объясняю еще хуже, чем мой старый друг Фритти. Мне кажется, все эти скучные вещи лучше всего чем-нибудь заесть. Нам давно уже пора позавтракать!
— Согласен, дружок, — улыбнулся Хвосттрубой, хотя самому ему пока все еще было не до еды. — Ты не хотела бы поохотиться с нами, Мимолетка? — спросил он молчаливую фелу.
— Сочту за честь.
Весь день они исследовали лесные заросли Перводомья, открывали заросшие кустами проходы, заброшенные тропки.
На следующий день после праздника обитатели Перводомья и Коренного Леса выглядели на редкость тихими. Кто дремал, кто лежал, лениво болтая с друзьями. Многие гости уже отправились по домам, и дороги Коренного Леса были почти пусты.
Мимолетка была очень внимательна к Шустрику, играла с ним, шла посмотреть, когда он находил что-нибудь интересное.
К Фритти она относилась дружелюбно, но сдержанно. Это вполне устраивало самого Фритти, который все еще ощущал последствия своего вчерашнего приключения. Большинство утренних ощущений заметно ослабли, но он не мог избавиться от чувства какой-то отрешенности, отстраненности. Разговор спутников доносился до него словно издалека; бродя, словно призрак, под старыми деревьями, он чувствовал, как на него нисходят тишина и покой.
Ближе к вечеру Мимолетка ушла, пообещав вернуться. Шустрик, бегавший и прыгавший весь день как заводной, и Хвосттрубой, который все еще чувствовал некоторую слабость, вернулись на свою поляну отдохнуть перед придворной аудиенцией.
Пришедший за ними Завывайт-Запевайт с трудом сдерживал возбуждение при мысли о серьезности и величии своей роли. Друзья шли за ним по запутанным коридорам Перводомья как во сне.
Они проскользнули сквозь туго сплетенную ограду из серебристой березы и спустились в небольшой овраг. Там, в отраженном свете единственного луча Ока, проникавшего сквозь кроны деревьев, они разглядели очертания множества котов, сидевших на дне крошечного каньона. В их круглых глазах отражался лунный свет. Откуда-то из густой тени к ним поспешно подошел большой кот.
— Наконец-то! Это и есть та самая парочка? Когда подойдет очередь, их вызовут, — сказал мистер Мурли, придворный гофмейстер; кивавший головой, как китайский болванчик. — Просто так войти никак нельзя — на все, знаете ли, есть протокол. А ты, Завывайт, оставь их со мной. Можешь подождать вон там, сзади.
Завывайт был слегка разочарован, но просто пожал плечами и пожелал им удачи. Наши друзья двинулись следом за кивающим и бормочущим гофмейстером, который вел их к одной из стен оврага, ближе к свету.
— Ждите тут, пока я не позову. А до тех пор ни звука. Перед вами есть еще и другие, а время Ее Мягкости драгоценно. Сидите тихо. — Мурли поспешил прочь, раскачиваясь всем телом.
Хвосттрубой следил за ним взглядом. Гофмейстер вошел в центр небольшой группы тщательно ухоженных котов с блестящими шкурками. «Важные придворные», — решил Фритти. Перед ними сидели несколько котов иного обличья. В одном, большом, ярко-полосатом, явно ощущалось легкое, непринужденное изящество, напоминавшее Чутколапа.
В начале оврага, на поросшем травой возвышении, над которым, словно шатер, поднимались ветви огромного дуба, расположились рядом Сквозьзабор и Воспарилл. Сквозьзабор явно мучился от скуки и нетерпения и Хвосттрубой улыбнулся в темноте. Как, наверное, все это раздражает вольную душу принца!