Казалось, она не узнает его. Он стоял перед нею с выгнутой спиной и дрожащими ногами и не мог говорить.
Мягколапка вяло приподняла голову и уставилась на него:
— Да? Что вам нужно?
— Мягколапка! — задохнулся он. — Это я! Хвосттрубой!
Глаза фелы удивленно раскрылись. Долгий миг оба безмолвствовали. Мягколапка недоумевающе тряхнула головой:
— Хвосттрубой? Мой дружочек Хвосттрубой? Это правда ты?
В мгновение ока она была на лапах, потом оба они оказались вместе, обнюхивались, терлись носами и мордами. Фритти ощущал жар ее дыхания. Вскоре комната наполнилась дремотным мурлыканьем.
Позже они лежали носом к носу, покуда Фритти рассказывал Мягколапке о своих путешествиях и приключениях. Сначала она изумлялась и превозносила его, но когда рассказ затянулся, стала подгонять, задавая вопросы.
Окончив рассказ, он отодвинулся, чтобы взглянуть на Мягколапку.
— Ты должна рассказать мне, как сюда попала! — крикнул он. — Я спускался в глубины, чтобы отыскать тебя, — а ты здесь, целая и невредимая! Что произошло?
Мягколапка вздернула подбородок:
— Правда же, с твоей стороны было очень мужественно так вот за мной пойти. И все эти ужасные существа… Я совершенно потрясена. Боюсь, моя собственная история отнюдь не столь волнующая.
— Расскажи мне ее, пожалуйста!
— Ну это, право, очень просто. Однажды — теперь кажется, что уже очень давно — Мурчел посадил меня в ящик. Знаешь, вроде ящика для спанья, но с закрытым верхом. Ну, по правде-то, он не сажал меня в ящик — на самом деле там был кусочек рыбы. Я, конечно, обожаю рыбу, иначе ни за что не вошла бы в него. Я просидела в ящике веки-вечные, но могла смотреть сквозь дырочки. Мы ехали и ехали, потом подъехали к Большой Воде. Залезли в такую штуку вроде скорлупки и поплыли через воду.
— Я плавал в скорлупке! — взволнованно вмешался Фритти. — Вот как я сюда попал!
— Конечно, — рассеянно сказала Мягколапка. — Ну вот так я и прибыла в эти места. По-моему, здесь очень, очень мило!
— Но как же насчет Рычателя? Разве у тебя никогда не бывает стычек с ним? Кажется, уж из-за него-то это место опасно для жизни?
— Из-за Гава-Расправа? — рассмеялась она. — Ох, на самом деле он всего только большой котенок. К тому же я редко выхожу. Здесь так мило и тепло… и Мурчел дает мне такую чудную еду… такую вкусную, дивную… — Она отползла.
Фритти смутился. Очевидно, Мягколапка никогда не знавала никакой опасности.
— Ты часто обо мне думаешь? — спросил он, но ответа не было. Она крепко спала.
Когда Верзила вошел в комнату и застал их лежащими рядом, Хвосттрубой сел ощетинившись. Мурчел медленно подошел, издавая низкие звуки. Фритти не удрал, и Мурчел наклонился и легонько его погладил. Хвосттрубой отскочил, но Верзила его не преследовал — только присел, протянув лапу. Фритти нерешительно двинулся к ней. Придвинувшись чуть поближе, обнюхал. Мурчелов а лапа — вот так так! — привлекательно пахла рыбой, и Фритти прикрыл глаза, сморщив от удовольствия нос.
Мурчел поставил что-то на пол возле него. Он мигом понял что. Это была миска с ужином. Хватило одного только запаха ее содержимого, чтобы Хвосттрубоева осторожность испарилась.
Пока Фритти ел, Верзила почесывал его за ухом. Фритти не возражал.
Мягколапка казалась другой. Лапы и хвост оставались неизменно изящны и грациозны, но она стала куда полнее — пухленькая и мягкая под лоснящимся мехом. Она стала и не столь энергичной, как бывала, — предпочитала спанье на солнышке беганью и прыганью; Фритти только с превеликим трудом удавалось вовлекать ее в игры.
— Ты всегда был очень прыгуч, Хвосттрубой, — сказала она однажды. Он обиделся.
Ей было приятно его видеть, она радовалась, что у нее есть собеседник, но Фритти ощущал неудовлетворенность. Мягколапка, казалось, попросту не понимала всего, через что он прошел, чтобы найти ее. Она не обращала больше ни малейшего внимания на его рассказы о чудесах Перводомья или о величии воителей.
Правда, пища была хороша. Верзила отлично кормил их и всегда был добр к Хвосттрубою, почесывая и поглаживая его и разрешая бродить сколько вздумается. Фритти не то чтобы поладил с псом Гавом-Расправом, но между ними установился непрочный мир. Фритти старался не уходить чересчур далеко от убежища.
Так проходили дни в месте, которое Огнелап назвал Вилла-он-Мар. Каждое новое солнце было чуть-чуть теплее предыдущего. Стаи перелетных крылянок ненадолго останавливались на острове, пролетая к северу, и Фритти отлично охотился, хотя и редко бывал достаточно голоден для серьезной охоты. Время текло ровно, словно тихий ручей. Хвосттрубой и сам безостановочно толстел.
Однажды вечером, в разгаре весны, когда Око Мурклы было уже накануне своего следующего раскрытия, несколько Верзил приплыли в большой скорлупе через Мурряну — навестить Мурчела. В гнезде было полно Верзил, повсюду слышалось эхо их гудящих голосов. Некоторые из них попытались поиграть с Фритти.
Большие цепкие лапы подняли и стиснули его, и когда он оказался возле Верзильих лиц, то скорчился от их неприятного дыхания. Вырвался — гудящие голоса стали ревущими.
Фритти вспрыгнул на окно, но снаружи не в лучшем настроении расхаживал, неся караул, Гав-Расправ. Пробежав меж ног орущих, хватающих Верзил, Хвосттрубой отступил в комнату, где, свернувшись, спала Мягколапка.
— Мягколапка! — закричал он, расталкивая ее. — Проснись! Нам нужно отсюда уходить.
Зевнув и потянувшись, фела с любопытством поглядела на него:
— Что это ты такое говоришь, Хвосттрубой? Уходить? Почему?
— Это место не для нас. Верзилы хватают и носят нас… кормят нас и гладят… но убежать некуда!
— Ничего ты не смыслишь, — холодно сказала она. — С нами очень хорошо обращаются.
— Обращаются с нами как с котятами. Это не жизнь для охотника. С тем же успехом я мог бы никогда не покидать логова моей матери, Травяного Гнездышка.
— Ты прав, — сказала Мягколапка. — Ты прав, потому что ведешь себя как беспокойный младенец. Что ты имеешь в виду — «уходить»? С какой это стати я должна куда-то идти?
— Мы можем спрятаться в скорлупке, как я сделал раньше. Можем незаметно ускользнуть и вернуться в лес, в болото, куда угодно, — с отчаянием сказал Фритти. — Можем бежать, куда хотим. Можем завести семью.
— Ого, семью, вот как? — спросила она. — Это ты прямо сейчас и выдумал. Хватит с меня твоих лапаний и обнюхиваний, вот Плясунья Небесная свидетель. Я уже тебе говорила, что меня ничуть не интересуют такого рода вещи. Мне просто тошно глядеть, до чего смешно ты себя ведешь. Тоже мне, в лес! Листья и колючки в шерсти, да и часто целыми днями есть нечего. С и л я н а?и Мишка, и… Харар знает что еще! Нет, благодарствую.
Когда она увидела обиженное, напуганное выражение на морде Фритти, ее собственное выражение смягчилось.
— Послушай, милый Хвосттрубой, — сказала она. — Ты мой друг, и, по-моему, какой-то особенный. Думаю, ты просто расстроен. Верзилы порой могут быть шумными и устрашающими. Просто держись от них подальше, и завтра все будет тихо и спокойно, как прежде. — Она потерлась носом о его морду. — А теперь иди-ка спать. Потом увидишь, что все это было очень глупо.
Она положила голову на лапы и закрыла глаза.
Фритти сидел и смотрел.
«Почему она не понимает? — удивлялся он. — Тут что-то не то, ну прямо чувствую».
Но что же это было? Почему он чувствовал себя в ловушке, как когда-то под землей?
Мягколапка мяукнула и выпустила когти во сне.
«Я бы должен быть счастлив, — подумал он. — Ведь найти Мягколапку было моим сердечным желанием! Лорд Огнелап сказал: я обрету свое сердечное желание на Вилла-он-Мар…» Хвосттрубой медленно подошел к открытому окну и вскочил на подоконник. Сильный свет с холма над владениями бросал яркий луч на темные воды Мурряны. Воздух был теплый, полный запахов цветения.