- Если за пределами слов и речи нет ума, что же такое ум в действительности?
Хякудзё ответил:
- Ум не имеет формы и качеств. Он и не в пределах, и не за пределами слов и речи. Он всегда остается чистым и неподвижным и может исполнять свои функции свободно и беспрепятственно. Патриарх сказал: "Лишь когда видишь, что ум нереален, дхарма всех умов может быть понятой".
Все это было недоступно любопытствующему, но Хякудзё сделал все возможное, чтобы выразить это словами. Он сказал: "Не спрашивай о реальности ума. Это - просто зеркало, отражающее все атрибуты бытия. Оно всегда чистое. Ты просто не приближался к нему".
Должно быть, Хякудзё испытывал великую грусть, встречаясь с подобными людьми. Я и сам разговаривал с миллионами людей из различных уголков земли. Я обращался с речью к толпе в пятьдесят тысяч, а то и в сто тысяч человек. И я прекрасно знал, что все проходит мимо их сознания - они просто сидели передо мной. Если бы кто-то вздумал подняться и попытался выбраться из этого человеческого океана, его бы побили: "Не мешай слушать! Садись!" Я обращался к аудитории со словами: "Если кто-нибудь встанет с места - усадите его". А люди очень любят подобные вещи!.. И они с нетерпением ждали, когда кто-нибудь встанет, чтобы с чувством исполненного долга усадить его, дав пару оплеух - как же без этого обойтись?
Эти люди любили меня, но не за то, что я им говорил, а за то, как я это говорил. Они не были искателями.
Они просто пользовались возможностью послушать.
Я очень быстро уставал. Они слушали меня - мои слова влетали им в одно ухо, а из другого вылетали. Так слушали мужчины. Женщины же слушали меня обоими ушами. Они вылетали у них через рот. Такая себе маленькая разница! Видели ли вы двух женщин, сидящих напротив друг друга в безмолвии?
Мир полон сплетен, а ты, чудак, рассказываешь о медитации! А как интересно узнать все сплетни о соседях! Что же касается медитации, для этого будет достаточно времени в старости или даже после смерти. Молча лежа в могиле, можно медитировать сколько душе угодно. Но прямо сейчас столько всего происходит интересного: чья-то жена сбежала, чей-то муж изменяет своей благоверной...
Увидев все это, я понял, до чего бессмысленно обращаться к толпе. Я стал собирать группы в несколько человек. Но для этого нужно было отказаться от привычки выступать перед толпой. Перед тем как уйти на гору, я сообщал людям, что каждый, кто хочет идти со мной и оставаться на горе семь или десять дней, может это сделать. Конечно же, никто не станет брать десятидневный отпуск, чтобы отправиться со мной на гору из праздного любопытства. Если он оставляет жену, детей и работу на десять дней - значит, его влечет не любопытство, он действительно хочет что-то узнать. Это было начало медитативных кэмпов.
Но вскоре кэмпы стали доставлять мне неприятности. В Раджастане состоялось собрание, и было принято решение не допускать меня в Раджастан. Обычно я отправлялся на гору Абу, в Раджастан. Тогда в Гуджарате премьер-министром был Морарджи Десаи, и он сам выступил перед собранием, призвав его не допускать меня в Гуджарат. Я ходил в Бхавнагар, в Раджкот, в Джамнагар, в Даварка - там было несколько прекрасных мест для кэмпов. Нангол... там, на мили раскинулись леса огромных деревьев сэру. Лучи солнца не могут пробиться сквозь их листву - они такие высокие, растут очень близко и их кроны такие густые! И все это невдалеке от моря. Там можно сидеть и слушать шум прибоя. И не обязательно находиться всем вместе - можно разбрестись по всему лесу.
Мои кэмпы стали запрещать повсюду. Они не причиняли никому никакого вреда - туда приходили лишь те, кто хотел прийти. Видя, что это происходит по всему миру, я пришел к заключению, что демократии нет нигде.
Везде много говорят о демократии, свободе слова - но все это лишь слова. Как только появляется человек, которому есть что сказать, вы немедленно останавливаете его. Да, существует свобода сплетен, но не существует свободы говорить правду... Но еще опаснее указать людям направление, в котором они могли бы двигаться. Это настоящая угроза для всех капиталовложений.
И я должен был остаться в Пуне и перестал выезжать - кто захочет прийти, тот придет. Таким образом я нахожу подлинных искателей, тех, кого не интересует умственная гимнастика, тех, кто страстно стремится найти подлинные истоки жизни, узнать, откуда они пришли, куда должны уйти и что такое действительность. Их не интересуют слова, их интересуют переживания.
Хякудзё, должно быть, был очень печальным. Об этом я могу судить по себе - тридцать лет потрачено впустую... тридцать лет я собирал толпы слушателей по всей стране. Безусловно, они не слушали меня, они не чувствовали меня, они не видели, что есть что-то, что необходимо совершить уже в этой жизни. Им только нужно было получить хоть какое-то представление о направлении.
Те, кто съезжаются сюда тысячами со всех уголков земли, - принадлежат к совершенно иной категории. Они - не люди толпы. Они - искатели и исследователи, и они готовы поставить на карту свою репутацию. Они рискуют своим положением в обществе лишь тем, что поддерживают связь со мной. Я - опасный человек. Они также становятся частью этой опасности. Никто не знает, что это за опасность.
Иногда сюда заходят случайные люди и удивляются, как, живя здесь, в Пуне, они даже не подозревали, что происходит за этой калиткой. Аудитория Будды всегда ассоциировалась с опасностью. Ведь здесь собираются люди, не принадлежащие ни к какой религии, не принадлежащие ни к какой нации, не принадлежащие ни к какой дурацкой идее о социальном неравенстве. Здесь нет ни мужчин, ни женщин, здесь нет ни богатых, ни бедных. Все мы здесь в одной лодке и изо всех сил стараемся достичь другого берега.
А другой берег не так уж далеко отсюда. Все, что нужно для его достижения, - это немного медитативности, немного безмолвия. Мы прикасаемся к иному берегу каждый вечер. Нужно прикоснуться не один раз, прежде чем привыкнешь к новому пространству, новому миру. Пристать к другому берегу - это не просто пристать: нужно оставить все, чем ты был на этом берегу. Лишь главный жизненный принцип должен оказаться с тобой на другом берегу. Человек узнает медленно-медленно, и медленно-медленно раскрываются его глаза, способные оценить красоту другого берега. Эта невероятная красота может ослепить. Она так близка, что сама ее близость заставляет меня грустить. Люди, достигшие другого берега, всегда грустят - они грустят о тех, кто не задумывается о другом береге. Даже во сне им снятся всякие глупости.
Вот хайку Басё:
Проходящие дни и месяцы - вечные странники во времени.
"Проходящие дни и месяцы - вечные странники во времени".
Почему он написал это хайку? Те, кто ничего не знает о дзэн, не поймут его значения. Но для того, кому известен контекст... этот контекст - наблюдатель.
В хайку ничего не говорится о наблюдателе, но суть ее - о наблюдателе. Это подобно зеркалу. Месяцы и дни - вечные странники. Они проходят перед нами, но мы остаемся всегда в здесь и сейчас: мы - не странствуем. Все наше существо - в здесь и сейчас. Не важно, где находится твое тело.
Хайку имеет смысл только для медитирующего. Все проходит мимо - весь караван звезд, дней, месяцев, лет, веков. Но ты всегда остаешься здесь, безмолвно наблюдая за всей этой процессией.
Этот неподвижный центр - не только твой центр, это центр всего бытия. Все бытие движется вокруг этого центра. Зная об этом, ты остаешься неподвижен. Ты нашел свою целостность, ты можешь расслабиться. Исчезают все желания, исчезают все честолюбивые устремления. Больше некуда идти, больше не к чему стремиться. Все так, как должно быть.