Про ее начитанность он ничего не знал. Читает ли она книги? Интересуется ли чем-нибудь, кроме… Чем она вообще интересуется? Лаврович вдруг понял, что они никогда не разговаривали об ее интересах. В его понимании это означало только одно: ей нечего было сказать! Лаврович твердой рукой вывел еще один ноль.
- Двадцать три разделить на шесть – это получится меньше четырех, - констатировал Лаврович. Разочарование кольнуло его, но он тут же уверил себя, что на одной сексуальности супруги крепкой семьи не построишь. Он посмотрел на Алиску, которая все еще торчала у стойки, общаясь теперь не с баристой, а со своей сестрой.
Лаврович невольно передернул плечами. До чего же жуткая баба, эта сестра! К ее физиономии, возможно, когда-то симпатичной, навсегда приклеилось выражение стервятника, зорко следящего за подыхающей добычей. Ее тело было покрыто тонкими длинными шрамами, которые она и не думала скрывать, а солдатскую стрижку и невротичную худобу не могли нивелировать ни дизайнерские шмотки, ни высокое общественное положение. И ее репутация, к тому же… Муж-гей, брат-наркодилер, сын неизвестно от кого, детство в детдоме…
Лаврович поморщился и пририсовал к своей «рыболовной сетке» еще один пузырь, в который бисерными буковками вписал «Достойная семья». Салфетку с оценками Алисы, он скомкал и спрятал в карман.
- Возможно, следует уделить особое внимание пункту об употреблении алкоголя, - сообщил Лаврович Алиске, когда та вернулась за стол, прихватив с собой два бесплатных кофе: эспрессо для себя и латте с имбирным сиропом и сахаром для него.
- Но ты же сам употребляешь алкоголь, - удивилась Алиса.
- Я могу, а моя будущая жена не должна, - отрезал Лаврович, дивясь ее непонятливости.
- Понятно, - протянула Алиса, подозрительно глядя на своего друга, - ты пририсовал что-то еще? Дай посмотреть.
Алиса выдернула салфетку из-под его локтя, прежде чем Лаврович успел возразить.
- Знание иностранных языков? Да ты же сам ни на одном не говоришь! – веселилась Алиска, - кандидатская диссертация? Это что? Требование к будущей жене? Ты всерьез?
- Мне не нужен человек, который ни к чему не стремится, - проворчал Лаврович, нахмурившись. Он попытался выдернуть у нее салфетку, но Алиса ловко увернулась.
- А это что? «Достойная семья», - прочитала Алиска, и улыбка сползла с ее лица. Она подняла глаза на Лавровича, и он вдруг испугался тому, как преобразилось ее лицо: глаза сузились, скрыв мягкий свет, ноздри раздулись, а оскал обнажил клыки. Когда Алиса подалась вперед, Лаврович невольно отшатнулся.
- Ты решил добавить этот пункт, глянув на мою сестру? – поинтересовалась она хрипло и страшно. Лаврович не удивился бы, если за ее спиной вдруг выросли бы кожистые крылья. – Тебе не нравится моя сестра?
- Да, кому она, в самом деле, может нравиться? – Лаврович попытался перевести все в шутку, но мимические мышцы отказались ему повиноваться, и улыбка вышла вялая и виноватая. Даже его голос прозвучал тихо и жалко, и в нем откуда-то взялись предательские умоляющие интонации. По виску предательски стекла капля пота.
- Мне. Мне она нравится, - сказала Алиса еще тише.
Отодвинувшись от его лица, она разорвала пополам салфетку, которую все еще держала в руках.
- Твой план провалится, - спокойно и тихо сказала она, - ты останешься одиноким и разбитым, потому что ни одна женщина никогда не увидит в тебе человека. Ты будешь дойной коровой для тех, кто отдается за коктейли и для тех, кто пишет диссертации. Они будут называть тебя занудой, тратить твои деньги, мерзнуть на твоих сквозняках и шпынять твою кошку, а ты будешь молча страдать. Так происходит с теми, кто слишком много думает.
Закруглив свой страшное пророчество, Алиса резко отодвинула стул, подхватила свое пальто и вышла, оставив его в состоянии крайнего смятения. И как будто этого было мало, Лаврович еще и наткнулся на холодный взгляд Анфисы Заваркиной, стоящей за стойкой и, вероятно, слышавшей часть разговора.
- У нас все в порядке, - поспешил уверить Лаврович эту гарпию.
Но это было вранье. Отношения были безнадежно испорчены, и в тот вечер Лаврович впервые в жизни напился в стельку. Когда он вернулся домой, его трясло, и впервые за все время обитания в этой квартире он плотно закрыл все окна и балконные двери и беспомощно огляделся, будто не узнавая своего обиталища.
Вокруг был стекло, голые оштукатуренные стены и кожаная мебель с хромированными деталями. Без лишних безделушек, без пошлых мещанских салфеточек. Безупречный порядок поддерживала в квартире приходящая домработница. Лаврович еще утром гордился своим минимализмом, просыпался под автоматически включающуюся сонную и нежную мелодию вальса, выбранного Алиской, с удовольствием варил себе ароматный кофе в дорогой кофеварке, а теперь он чувствовал себя замурованным в каменном кубе без надежды когда-нибудь увидеть белый свет. Лаврович, несмотря на царящий здесь холод, покрылся нездоровой испариной, и на мгновение ему даже показалось, что стены его уютной квартиры вдруг покрылись плесенью, трещинами и следами разрушения.