Державы-победительницы надеются приблизиться к решению проблемы мирового порядка, создавая дистанцию между собой и побежденными путем коллективного обвинения и осуждения национал-социалистов как преступников.
Но откуда они хотят взять масштабы, с которыми можно было бы подойти к разрешению вопроса о том, что справедливо и что несправедливо в правовом отношении? На действовавших до сих пор нормах международного права нет необходимости останавливаться. Я не буду возражать и против того, что на основании Устава был создан особый Трибунал. Но я решительно должен возразить против применения этого Устава в той части, где им создаются существенно новые формы права, угрожающие наказанием за действия, которые в период их совершения не считались преступными, по крайней мере, в смысле индивидуальной ответственности.
Можно ли ожидать, что установленные в соответствии с этим наказания будут признаны справедливыми, если преступник не мог знать о возможности применения их, так как в то время они не угрожали ему и он считал свои действия справедливыми? Разве может здесь помочь ссылка на закон нравственности, если этот закон нужно еще отыскать? Судья Джексон, правда, считает, что нацистское правительство с самого начала не являлось представительным правительством законного государства, преследующего законные цели, стоящие перед ним как перед членом международного сообщества. Только исходя из этого, вообще можно понять обвинение в заговоре, которого я коснусь позже... Действительно, это обвинение, как и вся аргументация судьи Джексона, намного опережают время, ибо общепризнанных масштабов, с которыми независимо от позитивного международного права можно было бы подойти к определению законности государств и их целей, вообще не существовало так же, как не существовало и международного сообщества как такового. Все доводы о законности своих собственных и незаконности чужих притязаний помогали образованию политических группировок в такой же степени, как и попытки заклеймить своих политических противников как нарушителей мира. Во всяком случае они не привели к созданию новых норм права.
Судья Джексон справедливо сказал, что побежденные находятся во власти победителей и последние могли поступать с побежденными по своему усмотрению. Но, сказал он, огульное наказание без окончательного и точного установления вины каждого было бы нарушением неоднократно дававшихся обещаний и легло бы тяжким бременем на совесть Америки. Поэтому он сам был за проведение судебного процесса. Правда, этот процесс должен был отличаться от обычного уголовного процесса тем, что подсудимые должны были быть лишены обычной возможности обструкции и затягивания хода судебного разбирательства. Но установить вину можно только на основании справедливого рассмотрения дела. И если подсудимые являются первыми, кому приходится нести ответственность перед лицом закона в качестве руководителей побежденной нации, то им также должна быть предоставлена возможность защищать свою жизнь «во имя справедливости».
Устав Трибунала может быть применен судом лишь в той мере, в какой его положения не только формально, но и фактически могут рассматриваться как нормы права...
Другой вопрос заключается в том, действительно ли положения Устава настолько противоречат существовавшим до его появления нормам права и в особенности основным принципам всякого правового порядке, что Суд не хочет признать и применять их как устаревшие нормы права. Практически основная проблема здесь состоит в том, чем руководствоваться в спорных случаях — Уставом или положением права: «Nulla poena sine lege»[21].
В отдельных случаях, когда не учитывалось это правило, пытались ссылаться на ярко выраженный политический характер этого процесса. Такого рода обоснование, однако, никак не может быть принято. Политическое значение процесса будет выявляться в его непосредственных и далеко идущих последствиях, но никоим образом не в самом характере процесса. Судья должен осуществлять правосудие, а не делать политику. И он тем более не существует для того, чтобы исправлять ошибки политических деятелей. Наказания, в отношении которых своевременно не было сделано предупреждения, не могут устанавливаться на основании закона, изданного впоследствии.
В противном случае следует, очевидно, придерживаться принципа разделения властей. Руководствуясь этим, Монтескье разграничил первоначально единую власть абсолютного монарха на область законодательства, администрации и правосудия. Эти три различные формы выражения государственной власти должны на основе равноправия уравновешивать чаши весов и, таким образом, помогать контролировать друг друга. Эта система разделения властей является характерным признаком сущности современного правового государства. Можно определить сферу компетенции и деятельности этих трех различных форм выражения власти следующим образом: законодательство имеет дело с будущим, администрация — с настоящим, а правосудие — с прошедшим временем.