— Как же мне наверх подняться, как найти Золотого всадника! — воскликнула Тинтин и вновь заблестели на ее глазах слезы.
— Не плачь, — сказала птичка, — я помогу тебе. Вот возьми мое перышко и вплети себе в волосы.
Так и сделала Тинтин. В ту же минуту обернулась она птицей и стрелой взмыла вверх. Долго летела Тинтин, и чем выше поднималась, тем жарче горело в ее душе желание помочь своим друзьям, сразиться с зимой, освободить лес от снежного плена. Встретил Тинтин на пороге своего сияющего дома Золотой всадник, выслушал ее просьбу, засмеялся весело и беспечно. И тут же вспыхнули в синеве неба, радостно запрыгали, закружились в ослепительном хороводе вокруг Тинтин совсем юные, только что рожденные, солнечные зайчики. Покружились и разлетелись кто-куда. А Золотой всадник спросил:
— А не страшно тебе будет? Ведь ты так мала и слаба?
— Пусть так, — сказала Тинтин. — Пусть я мала и слаба, и сердце у меня порой трепещет от страха, но я не могу бросить своих друзей в беде. Помоги нам, Золотой всадник!
Вновь засмеялся Золотой всадник и ответил:
— Лети, Тинтин, на помощь своим друзьям! Пусть знают они, что не забыло о них солнце, что не вечна зима. Вслед за вьюгами и буранами придет весна, согреет их своим теплом, порадует светом. Будь крылатой вестницей солнца!
И чтобы сразу было видно, чья Тинтин посланница тронул Золотой всадник ее грудку золотым лучом и заалела она, заполыхала жарко как горячее, любящее сердце Тинтин. Так, что кто ни взглянул бы на нее, сразу становилось ему радостней и теплее. С тех пор, как только начинали волчьими голосами петь в лесу снежные бури да трещать по ночам морозы, вновь прилетала к своим друзьям Тинтин, и отступала перед ней зима, смягчала свой нрав, вспоминая, что есть на свете то, что сильнее стужи и вьюг, сильнее всей ее ледяной мощи.
Закончив говорить, Птица подняла на Хьюстона ярко блестевшие глаза. Щеки ее порозовели, она помолчала, давая улечься волнению, а потом застенчиво и очень тихо спросила у него:
— Я не очень плохой рассказчик?
— Ну что ты! — горячо откликнулся Хьюстон. Он немного подался вперед и накрыл своей ладонью ее руку, слегка пожал, как будто хотел подбодрить. При этом покраснел, но скорее не от смущения, а от удовольствия. — Замечательная сказка. И рассказываешь ты очень хорошо. Я бы слушал и слушал.
Йойо вдруг выразительно закашлял, напоминая о себе. Хьюстон и Птица, увлеченные друг другом не сразу обратили внимание на его кхеканье, и Йойо снова громко прочистил горло, издав при этом звук похожий на хриплое петушиное пение. Лицо у него стало мечтательным и несколько отстраненным. Он улыбнулся в предвкушении и произнес:
— Ну что ж, видно пришла моя очередь сказку рассказывать. Слышь, Птица! Ты вроде как про зеркало хотела историю послушать?
Птица не сразу кивнула, а Хьюстон, неохотно отпустив ее руку, посмотрел на Йойо, незаметно передернув плечами. Ему показалось, что от темного, едва прикрытого узкой шторой окна, легким шепотом пролетел сквознячок, царапнув его шею ледяным коготком, и всколыхнул густые тени, притаившиеся в углах. Он подумал, что, если бы сейчас в комнате вместо электрической лампочки горела свеча, ее пламя непременно бы дрогнуло. Словно в ответ на эти мысли лампочка под потолком несколько раз мигнула в своем простеньком белом плафоне. Он невольно посмотрел наверх, потом на Йойо и Птицу. Но кроме него никто больше не обратил на это внимания.
Глава 24 Сказка, рассказанная Йойо
— Так вот, детишки, — начал Йойо, немного поерзал, удобнее устраиваясь на кровати, сложил на гитару руки и снова откашлялся, окинув Хьюстона и Птицу многозначительным плутовским взглядом. — История эта случилась очень давно. Так давно, что даже внуки тех, кто помнил ее от своих прадедов, успели состариться и позабыть о ней. В одном почтенном семействе у молодой супружеской пары родились близнецы. Однако, братья, хоть и были близнецами, совсем друг на друга не походили. Вот только никто этого не замечал, потому что внешне, они, как и положено близнецам, выглядели совершенно одинаково. Шли дни, младенцы росли и крепли. А на их первые именины фея-крестная подарила братьям зеркало. Волшебное зеркало. Это ведь сказка, как мы помним. А в сказках, так уж повелось, нет простых зеркал, только чудесные. Да и не в обыкновении фей-крестных одаривать своих подопечных предметами из обычных магазинов. (Перед коллегами неудобно: все равно, что свою профнепригодность признать. Попробуй только отделаться от крестника какими-нибудь простыми погремушками из детского отдела, хоть даже самого лучшего да дорого. Сразу слухи пойдут разные, домыслы, пересуды. Особенно опасалась фея-крестная одного очень ехидного волшебника: попади к нему на язык — так ославит, что вмиг заслуженного фейского звания лишишься.) Так что наша добрая старушка уж постаралась, хоть и непросто ей было. Пришлось задействовать кое-какие старые связи и знакомства. В общем, раздобыла она, самый что ни на есть, волшебный предмет.
— Странный подарок, — подумали между тем родители братьев, которые ждали от крестной все же большего здравомыслия и практичности. Ну что с них взять! Люди они были хоть и порядочные, но простые, и не подозревали, что на самом деле живут в сказке. Не замечали этого, как обычно не замечаем мы сна, пока не проснемся. Впрочем, они не стали расстраивать пожилую женщину своими претензиями, а только сдержанно поблагодарили, вовремя вспомнив, что та хоть и слыла чудачкой, вреда никому не делала, а напротив всегда помогала, и была у молодых супругов единственной родственницей.
Зеркало убрали в дальнюю комнату и благополучно о нем забыли. Тем более, что и сама фея-крестная не знала в чем его волшебность выражалась, но подозревала, что до поры до времени лучше это не выяснять. Как-нибудь потом сами разберутся, благоразумно посчитала она. Между тем мальчики подрастали и как все детишки в их возрасте больше всего любили бегать по дому, озорничать и играть в разные игры. А самой любимой среди тех забав были прятки. Благо, что дом, в котором жило семейство, был большой и старинный, достался супружеской паре от одного очень дальнего родственника. Настолько дальнего, что о его существовании ни муж, ни жена не подозревали, пока он не преставился и не осчастливил их наследством. Причем кому именно он приходился родственником так и не выяснили. В доме том имелось много укромных уголков. Но скоро братья изучили все потайные местечки и уже без труда находили друг друга. Так что игра эта им наскучила. Забросили они прятки, и нашли себе другие занятия.
Но вот однажды, скучным и дождливым осенним вечером, когда родители близнецов ушли в гости к фее-крестной, а все книжки были перечитаны и игры переиграны, решили они вспомнить свое старое увлечение. Первому прятаться выпало старшему из близнецов, тому, кто родился минут на пять раньше брата, и потому считался среди них главным. Встал тогда младший лицом к стене, между окном, что выходило в заросший травой сад, и большим книжным шкафом, закрыл покрепче глаза и стал, как было уговорено, считать до ста. Досчитал и пошел искать брата. Искал-искал и не нашел. По всему дому пробежал, все шкафы проверил, все двери открыл, под всеми кроватями посмотрел — нет никого. Еще раз все укромные местечки обследовал — нет брата и все тут. Пусто в доме и тихо, только слышно, как дождь барабанит по крыше, да шумят на ветру деревья…
От резкого стука в дверь все вздрогнули, а Йойо прервав рассказ, крикнул:
— Открыто.
В комнату вошел Синклер и, окинув компанию настороженным взглядом, спросил с вызовом, пряча за ним вдруг охватившее его смущение:
— Не помешал?
Хьюстон промолчал, лицо его застыло в показном бесстрастии. По решительно сжатым губам, было видно, что он не произнесет в ответ ни слова. Может, надеялся, таким образом избавиться от внезапного и крайне нежелательного визитера. Сцепив под столом руки, он напряженно уставился на лужицу чая на столе похожую на кривую карнавальную маску. Но пока молчание не затянулось и не стало совсем уж неприличным, Йойо сказал: