— Нет, не помешал. Проходи. Мы здесь сказки рассказываем.
— Страшные? — ухмыльнувшись, спросил Син. Он присел напротив Птицы, постаравшись принять непринужденную позу, и пристально взглянул ей в лицо. Птица только сдержанно улыбнулась ему и ничего не сказала.
— Кто какие знает, — снова ответил Йойо и, беря на себя роль радушного хозяина, предложил. — Чай будешь?
— Нет, спасибо. Сыт по горло. — Син перевел взгляд на Хьюстона и недобро прищурился. — И кто же здесь главный сказочник?
Хьюстон встретил взгляд Сина спокойно, пожалуй, даже чересчур спокойно. Хотя плечи его напряглись. Он выпрямился и поднял голову, но так и не проронил ни слова, только подумал про себя с горечью: «Принесла же его нелегкая!». И когда Син нехотя, словно с усилием, отвел взгляд, вновь опустил глаза и уставился на свои руки.
— Наверное, ты будешь, — вдруг рассмеялась Птица. — Вот только Йойо закончит, а мы с Хьюстоном уже рассказывали.
Ее смех немного разрядил обстановку, которая с приходом Синклера стала вдруг ощутимо тяжелой и душной, как перед близкой грозой, и Йойо продолжил:
— Так вот. Искал-искал один брат другого и никак не мог найти. И стало ему вдруг очень неуютно. Словно холодный осенний ветер пробрался украдкой в дом, засвистел ледяными сквозняками, так что дрожь пробирала. Стал он звать брата, но никто не откликался. Лишь за дверью одной из комнат раздался легкий звон, как будто кто-то трогал хрустальные и серебряные струны на волшебной виолончели. Заглянул он туда и увидел зеркало, которого раньше не замечал. А не замечал, потому что стояло оно там уже очень давно, было пыльное и все в паутине. И комната эта была даже не комнатой, а скорее чуланом, где хранились разные ненужные в хозяйстве вещи. Но сейчас зеркало сразу бросилось ему в глаза, потому что шло от него необыкновенное сияние. Подошел он тогда поближе и заметил, что кто-то стер с зеркала пыль и смахнул кружевную паутинную накидку. Взглянул он на свое отражение и ничего не увидел, такой шел от зеркала свет. Удивился младший брат, захотелось ему об этом чуде старшему рассказать. Выбежал из комнаты и тут вспомнил, что тот подевался куда-то.
— А может он на улицу выскочил? — подумал младший. — Спрятался там, чтобы меня напугать.
Но никто не стоял за дверью, что вела наружу, никто там не прятался. Только струи дождя колыхались как ветхий серый занавес, стучали о крыльцо тяжелые ледяные капли, да промозглая тьма караулила у порога. Долго вглядывался младший в ночную мглу, продрог совсем, но так никого и не высмотрел. Закрыл он дверь, обернулся и вздрогнул. Стоит его брат на лестнице и хмурится, на него глядит.
— Ты где был? — закричал обрадованно младший. — Я тебя везде искал!
Ничего не сказал старший, повернулся и ушел наверх, в свою комнату. Заперся там и сидел закрывшись, пока родители из гостей не вернулись. А младший так расстроился, что брат с ним разговаривать не хочет, что и думать про зеркало забыл. Все гадал, чем он его обидел. А наутро старший как ни в чем не бывало опять стал с младшим шутить да смеяться, проказы всякие придумывать. Только с тех пор нет-нет да исчезнет вдруг куда-то. Вроде только что здесь был, в соседней комнате и вот — уже нет нигде. А как появится — молчит, так что слова из него не вытянешь.
Пришла зима, снежная и вьюжная, сугробов намело по самую крышу. То-то было радости в них барахтаться, да на санях съезжать. Да только старший все больше дома отсиживался, пока младший с друзьями на улице снежные крепости штурмовал. Друзья были под стать братьям — озорные да бесшабашные. Как-то раз поспорили они, кто из них сможет целый снежок съесть. Младший в азарте самый большой комок скатал и давай его уминать. Еще и шутил, перед приятелями красовался — мое мороженое слаще вашего. Посмеялись озорники, а на следующий день все по домам остались, горькие микстуры пить, да колючими шарфами горло кутать. А хуже всего Младшему пришлось — совсем голоса лишился, даже сипеть не мог. Ни есть, ни пить, лежал под толстым одеялом да вздыхал. Старший рядом сидел, утешал его как мог. А потом и говорит: ты поспи, а я скоро приду. И ушел.
Лежал-лежал младший, не спится — скучно, тоскливо, еще и горло болит, хоть плачь. Выбрался он из постели и пошел брата искать. С ним рядом все же полегче было, повеселее. Прошелся по дому и услышал вдруг за дверью одной из комнат вроде как разговор. А дома на ту пору, кроме них двоих, не было никого. Родители по делам ушли. Кому с кем разговаривать? Приоткрыл он дверь, заглянул в ту комнату и вдруг вспомнил, что видел здесь зеркало странное. И сейчас оно там же стояло, только свет от него никакой ни шел. Подошел Младший поближе, посмотрел на свое отражение. Стоит там мальчишка в голубой пижаме, бледный, как привидение, лохматый, горло колючим папиным шарфом замотано, глаза красные, слезятся. И весь пылью покрыт. Взялся он тогда за кончик шарфа, чтобы зеркало от пыли почисть. Дотронулся до стекла и вдруг почувствовал, что нет никакого стекла, а рука его провалилась куда-то. А куда непонятно. Испугался младший, руку отдернул. Ничего, целая рука. Его собственная. Снова ладонь к стеклу приложил. И снова будто за штору руку сунул. Такое его тут любопытство разобрало. Была ни была думает! Взял и нырнул туда головой. Темно, ничего не видно, только свет вдали еле брезжит, как огонек болотный. Так и манит, так и зовет. Потянулся вперед Младший, чтобы разглядеть получше, что это там светится, да о раму споткнулся и весь туда ухнул. Даже коленки зашиб. Встал, огляделся, коленки потер, чтобы не саднили. Темнота кругом, только прежний огонек вдали светит. Пошел туда Младший, хоть и страшновато ему было. Да только куда деваться. Назад дороги не было, сколько не шарил он руками, все пусто было. Исчезло зеркало.
Идет он и чувствует дорога под ним ровная, ни кочек тебе, ни ям. Хорошо шагать, легко, только немного скучно. Не видно ведь ничего. Долго он шел, может неделю, может год, а может всего минут пятнадцать. И дошел, наконец, до огонька. Видит не огонек это болотный, а девочка, сидит на скамеечке вроде садовой и ногой болтает. А сама светится, так что не разглядишь, какая она с виду, красивая или нет. Да и неважно. Она посмотрела на Младшего и засмеялась радостно, будто только его и ждала. Младший так удивился, что даже поздороваться забыл, только стоял и таращился на нее как на диво какое-то. А девчонка ничего, не обиделась. Сама с ним поздоровалась.
— Ну, здравствуй, — говорит, — особенный мальчик!
— Особенный? Почему ты меня так назвала? Что такого во мне особенного? — поразился Младший. И спохватившись, сказал: — Здравствуй, конечно.
А светящаяся девочка ответила:
— Разумеется особенный! Сам подумай, разве у всех есть феи-крестные.
— Да разве моя крестная — фея? — снова удивился Младший.
Рассмеялась девчонка так звонко, что смутился вдруг Младший.
— А как бы иначе ты попал сюда! Ведь, это она вам волшебное зеркало подарила.
— Так ты ее знаешь? — спросил Младший.
— Кому, как не мне ее знать!
Девочка посмотрела на Младшего, и тот вдруг заметил, что глаза у нее — цвета молодых незабудок или ясного апрельского неба, какое бывает погожим утром.
— Разве ты не узнаешь меня? Ведь, это же я, твоя крестная!
— Да как такое может быть? — воскликнул Младший. — Моя крестная уже бабушка, а ты — нет. Она уже старая, а ты еще совсем девчонка!
И подумал про себя, к тому же довольно нахальная девчонка!
— Это потому, что ты видишь меня в прошлом. Видишь меня прошлую. Такой, какой я была в детстве.
— Ну и как все это понимать? — спросил Младший, сел рядом с девчонкой на скамейку и вдруг еще кое-что вспомнил. — И почему у меня горло совсем не болит? Я может, тоже стал прошлым, каким был до болезни?
— Нет, — покачала головой девочка. — Ты самый настоящий. А понимать это совсем просто. Мне столько лет сколько тебе сейчас. Чтобы тебе со мной интересней было. Ведь ты бы не стал с бабушкой разговаривать. Стоял бы и ждал, что она тебе скажет. А сам бы молчал, только хихикал про себя: что, мол, бабушка понимает. Совсем ведь старенькая. А я только снаружи старая, а на самом деле совсем нет. И горло не болит, потому что ты этого не хочешь.
— Ну да! Скажешь тоже! Как будто, я раньше этого не хотел, а оно все равно болело. Почему?