— Нормальная история, душевная, — одобрительно кивнул Йойо. Он рассмеялся и выпрямился, потянувшись. А Син посмотрел на Птицу, поднялся и сказал:
— Ну что, теперь идем?
Птица чуть помедлила, потом тоже встала со стула, неторопливо одернула джемпер и, взглянув на застывшего в молчании Хьюстона, произнесла:
— Всем спокойной ночи и хороших снов. Извините, если что не так было.
Потом кивнула Йойо и ушла с Сином. Хьюстон тоже медленно поднялся и стал убирать со стола, не глядя на друга, который с беспокойством и грустью наблюдал, как в ровном золотом свечении вокруг него замелькали быстрые оранжевые искры. Они словно крохотные огненные пчелы жалили Хьюстона. Но он не обращал на них внимания, продолжая заниматься своим делом. И почему-то Йойо не сомневался, что точно такие же огненные пчелы кружили в этот момент вокруг Птицы. И что она точно так же старалась не замечать их жгучие уколы. И только то, что, даже соприкасаясь, золотистые облака этих двоих пока еще не сливались друг с другом, давало хоть какую-то надежду.
Глава 27 Тайное свидание
Занятия в студии закончились раньше, чем обычно, и я успел в интернат к общему ужину. Ни Сина, ни Птицы в столовой не было. Мне стало грустно, но, возвращаясь в комнату, я внезапно разглядел в пустом и темном коридоре ее тонкую фигуру. Она стояла у окна, зябко обхватив себя руками, хотя одета была тепло, словно только пришла с улицы.
— Хьюстон, — окликнула она меня громким шепотом. — Подойди сюда.
Я повиновался. Приподнявшись на цыпочки, Птица шепнула мне в ухо, защекотав волосами щеку:
— Приходи сейчас на качели. Дело есть, — и заговорчески добавила. — Только никому не говори, даже Йойо.
Заинтригованный, в радостном предвкушении, я быстро оделся и поспешил на встречу. У самой двери меня внезапно окликнул Йойо:
— Далеко собрался, Хьюстон?
Что-то было в его голосе такое, что заставило меня притормозить:
— Нет, не далеко, — я взялся за ручку.
— Не ходи, Бемби, не надо.
— Я ненадолго.
Вид у Йойо был какой-то нездоровый, невеселый такой, и я спросил на всякий случай:
— С тобой все в порядке?
— Со мной да, — буркнул он хмуро и добавил. — Оставь их в покое.
— Кого их? — я уже в нетерпении приплясывал на месте, разговор мне не нравился.
— Сам знаешь кого. Это не твоя история, Бемби.
— Я тебя не понимаю.
— И не надо, просто послушай совета старика, детка.
— Я думал, ты не любишь Сина.
Меня задели и расстроили его слова. Мне казалось, что Йойо на моей стороне. И с чего я это взял. Мы просто жили в одной комнате, и мне было приятно считать Йойо своим другом. Но вполне возможно, с досадой подумал я, что сам Йойо считал по-другому. С Сином у него были довольно прохладные отношения. Нет, не вражда, просто холодок. А Птица ему нравилась. Не то, чтобы он был влюблен, хотя кто ведает, что там творилось в его лохматой, рыжей башке, но относился он к ней очень по-доброму, как ни к кому другому.
— Дело не в нем, Хьюстон, дело в тебе…
Он хотел сказать что-то еще, но я уже шагнул за порог.
— Извини, Йойо, я спешу.
Когда я добрался до места, Птица была уже там. Сидела на узкой, шаткой доске, висящей на крепкой дубовой ветке, и слегка раскачивалась. Я смахнул со скамейки снег и уселся на спинку, гадая, зачем ей понадобилось устраивать это тайное свидание. Она несколько раз сильно оттолкнулась ногами от накатанной дорожки, качели негромко заскрипели, с дрогнувших веток посыпалась снежная пыль, и вдруг спросила:
— Ты, когда-нибудь с девчонками встречался?
Я не сразу нашелся, что сказать. Птица любила заставать меня врасплох откровенными замечаниями и вопросами, так, что я терялся, не зная, что ответить, и только мучительно краснел в замешательстве. Вот и на этот раз смог лишь промычать что-то невразумительное. Она довольно рассмеялась:
— А ты нашей Магде нравишься.
Я снова неопределенно хмыкнул. Меня вдруг охватило разочарование: уж не по ее ли просьбе, она меня сюда вызвала. Магда была неплохой девчонкой. Я иногда ловил на себе ее странные взгляды, мы даже болтали пару раз, о чем не помню. Но мне совсем не хотелось, чтобы Птица пыталась с помощью Магды внести разнообразие в мою унылую личную жизнь.
— Передавай ей привет, — только и смог сказать я в ответ. Но она сердито фыркнула:
— Вот еще!
И, похоже, обиделась, непонятно на что. Снег снова повалил крупными хлопьями, но густая крона огромного дуба, в переплетении ветвей, которого едва слышно шелестело еще довольно много убитых морозом листьев, осаждала его на себя, покрываясь толстой пуховой периной. Мы были под ним словно в шатре, где-то за плотной вуалью снегопада темнели деревья, едва пробивался свет фонарей с аллеи, и было очень тихо.
— Хьюстон, — голос у нее изменился, стал глубже что ли. Птица посмотрела на меня смущенно и в то же время испытующе. И я вдруг понял, что она волнуется.
— Могу я попросить тебя кое-что сделать.
— Да, конечно, — сказал я, не думая ни о чем таком. Она ненадолго замолчала, болтая ногой и покачиваясь, словно в раздумье. А потом произнесла негромко, так что я едва расслышал:
— Поцелуй меня.
— Что?
Мне показалось, что я ослышался, что это мое подсознание, вдруг вырвавшись на свободу, шлет безумные сигналы мне прямо в уши, искажая реальность, и на самом деле она сказала что-то вроде, дай списать домашку или раскачай меня. Но она снова повторила чуть громче:
— Поцелуй меня.
Я уставился на нее, онемев от изумления. Птица, не отрываясь и не моргая, смотрела на меня своими огромными, словно темные холодные озера глазами, и была такой бледной и серьезной, что мысль, о том, что это какая-то шутка с ее стороны даже не пришла мне в голову. Она нервно моргнула, уголки губ у нее дернулись и стали медленно опускаться. Тогда я встал и, словно во сне, подошел к ней. Она соскочила с качелей и замерла в ожидании. На черном веере ее ресниц и прядях волос поблескивали серебром снежные звездочки. Это было так чудесно, что у меня перехватило дыхание. В морозном воздухе был разлит легкий, тонкий, и такой манящий аромат ее духов. Кажется, они назывались «Фламинго». Неловко обнял хрупкие плечи и почувствовал, как она едва сдерживает дрожь. Я распахнул куртку, чтобы прикрыть Птицу, и, наклонившись, несмело прикоснулся к ее приоткрытым, прохладным губам.
Никогда не думал, что выражение головокружительный поцелуй нужно понимать буквально. У меня действительно закружилась голова, стирая окружающий мир в сплошное снежно-золотое сияние, которое пробивалось в мое сознание даже сквозь плотно зажмуренные глаза. Ее губы были словно мед и вино, сладкие как мед и пьянящие как вино.
Я был абсолютно счастлив, когда целовал Птицу, и чувствовал, как ее теплые пальцы лаская перебирали пряди моих волос на затылке. Ее ладонь, скользнув под воротник рубашки, мягким, щекочущим движением коснулась обнаженной шеи, и я мысленно охнул от накатившей, горячей, сбивающей с ног волны. Почувствовал, как Птица прильнула ко мне, и на какой-то миг просто потерял голову. А может мы оба в тот момент сошли с ума, потому что, едва успев отдышаться, снова и снова приникали друг к другу, так словно от этого зависела наша жизнь, словно два измученных жаждой путника к источнику со спасительной влагой. И когда, наконец, смогли оторваться, еще долго стояли, тесно обнявшись, пока сердце постепенно не прекратило бешеную скачку и не приблизилось к своему обычному ритму. Меня переполняло необыкновенное чувство совершенной полноты счастья.
— Птица, — сказал я с трудом владея голосом, — я…
— Нет, Хьюстон, не надо, — быстро и как будто даже испугано сказала она. — Помолчи, пожалуйста.
И для верности прикрыла мне рот ладошкой. Я тут же прижался к ней губами и замолчал, а потом еще теснее сомкнул руки и, зарывшись лицом в ее, пахнувшие снегом и яблоком, волосы блаженно вздохнул.
Спустя какое-то время Птица, выбравшись из моих объятий, достала из кармана маленькое круглое зеркальце и посмотрелась в него, слегка сдвинув брови. Я тоже вгляделся и похолодел. На нижней губе, яркой и сочной, словно долька мандарина, слегка припухшей от моих сумасшедших поцелуев, расплывалось синеватое пятнышко. Я расстроено охнул и покаянно прошептал: