Я головой покачал, не хотел их впутывать. Но он сел рядом и сказал:
— Это не вопрос был. Просто покажи нам кто и можешь не участвовать… Не молчи. Ты же нас знаешь. Мы не подведем.
И тогда я решил. Как в бреду все было. В кошмарном сне, от которого не проснуться. Долго еще потом как вспомню, тошно делалось.
— Я тоже пойду… Аккуратно сможете?
— Насколько аккуратно?
— Нежно.
— Хм. Без проблем. Сам уйдет. Но запомнит…
Только я в это не верил. Ни черта он не запомнит, опять нарвется. Видел я таких, упертых. Правда, мало. Он, ведь, даже не закричал ни разу, на помощь не позвал. Не попросил, что все, хватит, не надо больше, я все понял. Даже когда Рафал ему руку сломать хотел. Долго бы тогда не смог своей мазней бумагу пачкать. Почему-то об этом подумалось. Подождал еще, может, дойдет до него. Нет, только глаза закрыл, и дышать стал громко так, прохрипел что-то. Я еще, когда сюда с ним шел, уже знал, что бесполезно, не поможет. Просто не знал, что делать, что мне с этим делать. Слишком все далеко зашло. До самого края.
Братья ушли, а я сел на скамейку в крошечном сквере на другой стороне улицы и стал ждать. Хьюстона долго не было, очень долго. Я уже решил вернуться посмотреть, что с ним. Хотя ребята и обещали, что он сможет сам встать. Но кто его знает, что там с этим ублюдком случилось. Еще не хватало, чтобы он замерз здесь совсем. Мысль об этом была такой соблазнительной, такой приятной, что я позволил ей несколько минут пожить в своем сознании, а потом прогнал. Птица никогда бы не простила.
Нет, какая он все же сволочь! А ведь, одно время мне даже казалось, что мы можем стать друзьями, настоящими друзьями. Как-то понравилась его физиономия, открытая такая, простодушная. Понравилось, что не повелся, когда наши начали доставать его по привычке, как всех новеньких, и что не бегал на Йойо стучать…
Я уже встал со скамейки, когда он показался наконец. Надо же, даже рюкзак не забыл. Вышел шатаясь, как хорошо поддатый дебошир, которому дружки наваляли, постоял немного, прислонившись к углу, и пошел. По-моему, даже не вполне соображая куда. Прохожие реагировали соответственно, обходя его за несколько шагов. Только какие-то ребята тормознулись. Поняли, видимо, что попал парень под раздачу. Небось, у самих опыт был. Он некоторое время слушал их, немного покачиваясь, а потом свалился на снег. Вызвали «скорую» и его увезли. После этого я тоже ушел. В богадельню нашу не пошел, да и не мог я. Не мог я сейчас с Птицей встретиться. Боялся до одури того, что она мне сказать может, когда про эту сволочь узнает. Да и нехорошо как-то было, мутно, паршиво. К Старому пошел, в сторожке у него решил заночевать. Он все равно по стройке своей полночи шастать будет, пацанье пугать, так что не стесню, лишь бы на месте был и трезвый. Старый, мне на счастье, у себя был, может и трезвый даже. Я уже не разбирал, до того тошно стало.
— Ты что ли, Лис? — он удивленно присвистнул, забыв поздороваться. — Ты откуда такой?
— Какой? Привет, Старый. С ночевкой пустишь?
— Да в гроб краше кладут. Заходи. Выпить бы тебе стопарик, да нет у меня ничего, как назло. А то может, сбегаю?
— Не, не надо. Ты же знаешь, не могу я пить. Сразу ласты заворачиваю, — меня даже передернуло от воспоминаний. — Я прилягу, хорошо.
Старый покряхтел немного, потом отправился с обходом. Я закрыл глаза и увидел перед собой лицо Хьюстона, его взгляд, когда я бил его. Сволочь, он даже не понимал, что я с ним местами с удовольствием бы поменялся. Чтобы это за меня Птица так испугалась, как тогда за этого придурка, когда он примчался в парк за нами. Герой хренов. Кто его просил. Я бы, наверное, в любую ложь поверил, что Птица придумала, лишь бы до края не дошло. И ведь мне даже в голову тогда не пришло на него подумать. Хотя кто же еще, кому бы еще Птица позволила. Еще, небось, и сама попросила, потому что не хватило бы у этого тюфяка все же наглости самому на такое решиться. Да еще и так, чтобы следы остались. Обрадовался, гад, и давай стараться. Он ведь не знает, что нельзя с ней так, что у ней кожа нежная и тонкая, пальцем ткни — уже пятно будет. Да и она промолчала, не остановила… Вот это и есть самое паршивое. Потому и не подумал, что слишком это все серьезно стало бы. Он уже тогда ждал, что я на него с кулаками кинусь, чтобы у нее на глазах пострадать. Чтобы, он — весь из себя ваше благородие, а я — свинья последняя. Да, впрочем, так все и будет теперь. Хоть и на моей стороне правда. Да только, что от этого толку, когда она сама…
Я ведь, дурак, сначала значения не придал тому, как он пялился на нее постоянно, ресницами своими хлопал, сволочь смазливая. На Птицу многие засматривались, да только понапрасну все. Я и был спокоен, пока не увидел, как она на него смотрит. Хорошо хоть, Птица его сейчас не увидит. Все равно жалеть будет: больно сделали мальчику. Да что он знает о боли, урод этот! Птица понять не могла, а я всегда знал, когда она с ним виделась. Взгляд у нее тогда такой делался светлый, словно изнутри светился, и глаза синие-синие, и такие чистые.
Ведь мог бы и не ходить, мог бы отказаться. Да должен был отказаться! Специально спросил, шанс дал. Вот только кому, не знаю. Сразу ведь, сволота, понял куда зову и зачем. По морде видно было, что понял. Мог бы сказать: «Прости, Син, не знаю, как вышло. Птица попутала, сама напросилась, неудобно отказать было.» Да еще, чтобы при ней повторил, чтобы не сомневалась. Все бы тогда по-другому было. Сразу все на свои места встало, само собой решилось. Птица она ведь гордая, поняла бы, кто, есть кто. А теперь…
Морда его окровавленная, всю ночь перед глазами стояла. Так что несколько раз едва успевал на улицу выскочить, рвало как с перепоя. Старый перепугался.
— Ты, — говорит, — Лис, не загнись здесь. Что я тогда с тобой делать буду. Может в больничку тебе?
— Не загнусь, — говорю, — не пыли…
Не мог я загнуться, пока Птицу не увижу, пока она мне свой приговор не скажет. Надеялся еще на что-то, трепыхался… Только к вечеру на другой день обратно пошел. Невмоготу уже стало. Тедди, взглянул, ничего спрашивать не стал. Просек, что не стоит. Только сказал, что Птица приходила.
— Как она? — спрашиваю.
— Не знаю, вроде сердитая была немного, — с осторожничал Тедди. — Да еще Хьюстон в больнице. Ты не в курсе?
— Все новости? Или еще что есть?
— Препод спрашивал, надолго загул у тебя.
— Ладно, разберусь.
Когда я к ним в комнату вошел, Птица сидела на кровати, уткнувшись в коленки головой, а Елка за столом хлопотала.
— Выйди, — попросил я ее. — Пожалуйста.
Она ничего не сказала, только на Птицу покосилась и вышла. Я дверь закрыл на ключ, чтобы никто не мешал. Позвал ее: «Птица…» Она отвернулась: «Уходи. Не хочу тебя видеть…» Подошел я тогда к ней, на колени опустился, в ножки ее босые уткнулся, обхватил руками и говорю:
— Куда же мне идти, Птичка?
— Куда хочешь. К Розе уходи…
— Кто это? — спрашиваю. — И зачем она мне?
Такая тут тоска на меня навалилась, хоть вой. Она лицо подняла, глаза красные, опухшие:
— Доволен, да? Наказал, да? А если я сама его попросила? Давай и меня тогда накажи! Давай же!
Руку мою схватила и по лицу себя ударить ею хотела. Да только не смогла, сил не хватило, удержал я руку, только все внутри оборвалось.
— Да не бойся, — говорю, — ничего с ним не сделали такого. Фейс только слегка попортили… Заживет до свадьбы, еще шире будет.
Ох, и разозлилась она. Сама меня по лицу ударила, потом еще раз, и еще, и слезы — градом. Я даже не закрывался, все равно уже стало. Понял как-то вдруг, что к концу подошел, что больше у меня ничего уже не будет в жизни. Да и жизни не будет… Только когда она успокоилась немного, ладошку ее, которой она меня по лицу била, поцеловал и говорю:
— Значит, все да, Птица? Значит он, да?..
Она на меня уставилась вдруг, словно опомнилась, глаза потемнели, как будто испугалась чего. Долго так смотрела, а потом и говорит:
— Нет, Марк, нет.
Лицо мое ладонями обхватила, и гладить давай, словно стереть что-то пыталась. Обнял я ее тогда и понял, что люди чувствуют, когда им о помиловании объявляют за пять минут до казни. Прослезился даже. А потом поцеловал ее. И она меня тоже. Снова жить можно стало. Только одного боялся, что она к нему в больницу пойдет, да опять все начнется… Да еще понять не мог, какое чудо мне ее вернуло… Да оно и лучше, что не знал…