Матушка энергично сорвалась с места, переложила Геракла на стул, я даже понадеялся, что пес с этого стула сейчас ляпнется, кто-то когда-то рассказывал мне о каком-то собачьем недоделке, который упал со стула и прямо на месте отбросил ласты, но, к сожалению, Геракл только открыл один глаз и падать вообще не собирался.
Матушка положила мне на тарелку целую гору картошки, три куска панированной рыбы панги, на глаз – примерно около килограмма, и салатик из морковки с яблоком. Потом она взяла снова на колени Геракла и прижалась лицом к его вредной морде.
– Ну что, надеюсь, ты вздохнешь с облегчением, потому что я-то точно рада. Да. Именно.
Я молчал и ел.
Женщинам совсем не нужно отвечать. Они прекрасно могут разговаривать сами с собой – я это хорошо знаю.
– Ты знаешь, я никогда ничего от тебя не скрываю, но на этот раз это чистая правда. Это не была твоя женщина, – повторяет матушка.
Топот детских ножек быстренько исчез где-то в туманной дали, я закончил с томатным супом и только кивал, соглашаясь. Придвинул тарелку поближе к себе и начал есть. Но ни за что в жизни мне не съесть столько.
– Но позволь тебе сказать, – матушка не могла быстро оставить эту тему и перейти к более обыденным разговорам, – твоя жизнь должна претерпеть радикальную перемену. Если бы был жив отец, он бы мог тебя направить…
Из ванной доносился умиротворяющий звук стиральной машинки. Программа обычная – сорок минут. Уже совсем скоро я мог встать, упаковать свое белье и быстренько смыться. К сожалению, с неглажеными рубашками.
Я с великим трудом съел половину того, что она мне положила, больше ни куска в меня бы не влезло – при всем моем желании.
– Мам, а можешь мне это с собой домой дать? – нашел я выход из положения.
– Господи Боже! – матушка призывает Господа при всяком удобном случае. – Бедняжка, конечно, тут аппетит пропадет у любого. Ты не принимай это так близко к сердцу! Это тебе не на пользу все было и не на радость! Подожди, мы найдем тебе женщину, с которой ты будешь счастлив! Конечно, милый, я сейчас тебе упакую! Что она с тобой сделала! Ты же погибнешь так! Такие уж нынче времена, что талантливые люди сами должны о себе заботиться, а они же неприспособленные, не могут для себя ничего, такие уж времена…
Эти причитания матушки имеют и положительную сторону – она перестает иметь ко мне претензии и начинает иметь претензии к миру или кто ей там под руку попадется – к тому, кто создает ее сыночку трудности.
Создает трудности в мелочах и в целом.
Создает трудности в поисках хорошей работы, создает трудности в демонстрации таланта и т. д. и т. п.
И меня это более чем устраивает.
Лучше, чтобы весь мир был виноват передо мной, чем чтобы я был виноват перед всем миром.
Аминь.
Я разглядываю кухню матушки.
Я вообще в доме больше всего люблю кухню – не только в доме у матери, а в любом. Люди когда-то буквально жили на кухнях, все вместе, кучей, на кухне было тепло, пахло едой, все равно какой, и готовили всегда с огромным запасом, и все было под рукой.
Моя мать многие годы ничего не меняла на кухне, за исключением шкафчиков.
Я помню отца, который садился всегда спиной к окну, как будто должен был следить за всеми и за всем, что происходит в квартире, за суетящейся матушкой и за дверью в коридор, через которую была видна входная дверь и кусочек комнаты родителей.
У меня была своя комната – на юго-западе, чудесная, отделенная ванной от остальной квартиры. И мне была слышна музыка по ночам, которую не слышали родители, – квартира ведь была на Жолибоже, в типовом каменном четырехэтажном доме.
Квартиры старой постройки хороши тем, что, как бы ты ни шумел, – никакая Кошмарина снизу тебе не страшна. Так уж заведено, что эти кошмарины проживают, как и я сейчас, в современных блочных многоэтажках.
В этом доме я всех знаю. Кто-то из обитателей дома, правда, уже умер, как мой отец, к примеру, но жизнь продолжается: соседи знают все обо всех, а если кто-то новенький покупает квартиру в этом доме – он автоматически становится членом этого элитарного сообщества.
Здесь всегда говорят друг другу «добрый день», здесь человек человеку всегда придержит дверь, здесь принято предупреждать, что в воскресенье будут крестины, так что будет немного шумно, а в субботу будут именины; мать делает покупки для пани Ядзи с пятого этажа – они знакомы сто лет, но, разумеется, никогда не переходят на «ты», потому что «это же только соседка – как ты себе это представляешь?!». А при этом пани Ядзя одной ногой стоит в могиле – и сколько я себя помню, она стоит именно в такой позе.