Впоследствии Гончаров неоднократно высказывался по поводу возникновения и эволюции этого образа. Так, в статье «Намерения, задачи и идеи романа «Обрыв» он писал: «В первоначальном плане романа на месте Волохова у меня предполагалась другая личность — также сильная, почти дерзкая волей, не ужившаяся, по своим новым и либеральным идеям в службе и петербургском обществе, и посланная на жительство в провинцию, но более сдержанная и воспитанная, нежели Волохов… Но посетив в 1862 году провинцию, я встретил и там и в Москве несколько экземпляров типа, подобного Волохову. Тогда уже признаки отрицания или нигилизма стали являться чаще и чаще…
Тогда под пером моим прежний, частью забытый, герой преобразился в современное лицо…»
Говоря о «признаках отрицания и нигилизма», Гончаров, несомненно, имел в виду «новых людей», революционную демократию. Предубежденное отношение Гончарова к идеалам передовой русской молодежи и явилось определяющим моментом для «преображения» ранее задуманного героя в Волохова, для придания ему «более современного, по выражению Гончарова, оттенка». Все это и объясняет, почему образ Волохова лишен внутренней цельности и выглядит как бы сшитым из двух половин. Гончаров заблуждался, настаивая на «типичной правде» фигуры Волохова.
Гончаров взялся писать «новых людей», не зная, не понимая их. В результате его постигла большая неудача.
Изучение сохранившейся рукописи романа позволяет видеть, что даже на последних этапах работы Гончаров рисовал Волохова в более положительном свете, чем в окончательном тексте «Обрыва». В главе, которая вначале была расположена между XXI и XXII главами 5-й части романа и затем целиком исключена автором, рассказывается о посещении Райским Волохова. Спор, который происходил между ними, весьма характерен для предреформенной обстановки и, по существу, отражал как либеральную, так и демократическую точки зрения на задачи русской общественной жизни.
Мысли Волохова обращены к «мужикам», «в поле, селы и усадьбы», что же касается Райского, то свои надежды он связывает с «работой», которая «идет в Петербурге», то есть с деятельностью либеральных кругов по подготовке крестьянской реформы.
Гончаров и в печатной редакции романа показал «ум», «волю» и «какую-то силу» Волохова, но вместе с тем и отказался от серьезной характеристики его политических убеждений. Не исключено, что люди, подобные Волохову, встречались тогда в жизни, но ошибка Гончарова состояла в том, что он пытался обрисовать Волохова типичным представителем «новых людей», то есть людей самых передовых, революционных убеждений.
Гончарову казалось, что в Волохове он разоблачил всю несостоятельность новых революционных учений и морали или, как он говорил, «новой лжи». В действительности, даже тогда, когда писатель и пытался коснуться характеристики мировоззрения этого типичного, по его мнению, представителя «новых людей», он приписывал ему, в весьма упрощенном виде, те «крайности отрицания», тот вульгарно-материалистический подход к явлениям природы и общественной жизни, которые не были присущи революционной демократии.
Таким образом, фигура Волохова, вырисовавшаяся в «Обрыве» в шестидесятых годах, существенно меняла направление романа (точнее, двух его последних частей — 4 и 5), вносила в него консервативную тенденцию.
Следы позднейшей переработки и изменений несет на себе и образ бабушки. В рукописи и в главе «Обрыва», опубликованной в «Отечественных записках» в 1861 году, бабушка изображается как владелица мелкого поместья («из шестнадцати крестьян»). В окончательном тексте романа она обладательница «пятидесяти душ». Выражение «незначительное имение» заменено словом «небольшое». Вместо «повар и кухарка» стало «повара и кухарки», «запущенный» сад стал большим и хорошим, в комнатах — не пустые стены, а целая «галлерея предков». Ранее бабушка выглядела заурядной помещицей-провинциалкой. В ней больше было выражено житейской непосредственности, в языке ее пестрели просторечия и провинциализмы.
Но в конце шестидесятых годов, когда глубоко изменился прежний замысел романа, Гончаров по-иному стал рисовать и бабушку. Под пером художника ее образ приобрел символическое значение. «В бабушке, — писал Гончаров П. А. Валуеву (1881 год), — отразилась сильная, властная, консервативная часть Руси, которой эта старуха есть миниатюрная аллегория».