Жена ведет активную социальную жизнь, бывает в известных лондонских салонах, в частности у леди Памелы Бэрри, жены известного газетного магната».
Не густо, но кое–что в закромах мы имели, не тыкались носом, как слепые котята, и потому говорил я уверенно и даже мысленно представлял мутный канзасский облик собеседника.
— Алло, мне нужен мистер Хилсмен.
— Слушаю вас.
— Меня зовут Алекс Уилки. Боюсь, что вам это ни о чем не говорит.
— Вы угадали, сэр. По какому вопросу вы звоните? — Голос звучал дежурно и устало.
— Мне нужно с вами встретиться…
— По какому вопросу? — с нотками вялого раздражения.
— Не хотелось бы говорить по телефону, но это связано с основным направлением вашей работы…
— Вот как? Ну… а если говорить в общем, в чем смысл вашей просьбы?
— Мы должны встретиться лично.
— Откуда вы звоните? (Из Мекленбурга! — хотелось ляпнуть мне, тут бы он сразу заворошился.)
— Из Хемстеда…— Я говорил медленно и спокойно, давая ему время на раздумья: пусть проворачивает в своих канзасских мозгах все имиджи просителя (террорист? или просто сволочь, которая будет вымаливать индейку?), я уже слышал, как искры вылетают из его головы, аж кабинет трещит от электрических разрядов, и трепещет жидкий пух на черепе, и потирает рука пространство чуть ниже спины.
— Так заходите в посольство! — предложил он ласково.
— Я не хотел бы появляться в посольстве. Можем мы встретиться в баре «Серый козел»?
— Именно там? — А в глазах оголтелые террористы в масках, кляп в пасть, удар по башке рукояткою «смит и вессона» — и утаскивают американского резидента из «Серого козла» в дальнюю пещеру и требуют выкуп или просто душат в отместку за муки палестинского народа.
— Называйте любое место, мне все равно! — успокоил я его, чтобы он не мандражил и заранее обеспечил себя охраной.
— Как насчет «Гровнор–отеля»? — обрадовался он.
Еще бы! Отель находился рядом с посольством, и американцы имели там и свои номера с «клопами», и даже собственных мышек–норушек.
— О'кей! В фойе? — уточнил я.
— Лучше в баре, там меньше народу. Как я вас узнаю?
— Не беспокойтесь, я знаю вас в лицо.
— Повторите, пожалуйста, фамилию…
Я повторил медленно и раздельно: Аделаида, Любовь, Елена, Кэти, Сюзанна эт цэтэра. Сейчас, проскочив через резидентурскую картотеку, все это мгновенно вылетит в эфир и влетит в пасть ЭВМ, бесшумно работающих в здании ЦРУ, что на вашингтонской окраине Лэнгли, на берегу тихой речушки Потомак. Там украшают мраморный вход библейские слова: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными!» — мгновенно влетит, вылетит и так же мгновенно возвратится.
Скоро я уже сидел на скамейке скверика на Гровнор–сквер, рядом с огромным зданием посольства, вклинившимся в старомодный район Мейфэр, подобно известным мекленбургским челюстям–небоскребам на проспекте Якобы Доброго Президента, вгрызшимся в некогда уютные дворики, домики и собачьи площадки.
Не нравились мне ни здание посольства, ни американская архитектура, ни вся страна, снисходительно поглядывающая на остальное человечество и уверенная в превосходстве своего образа жизни[25].
Я непринужденно вошел в Гровнор–отепь и устроился в мягком кресле в фойе — до роковой встречи оставалось десять минут, интересно было посмотреть, как вкатится в заведение волшебник Гудвин и каких размеров у него эскорт.
Хилсмен мало отличался от своего изображения на фотографии (я, например, на фото на себя не похож: размазанная физиономия и никаких байроновских черт, и глаза не умные и проницательные, как в жизни): тучный, низкорослый, с небольшими бесцветными глазками. Как ни странно, действительно нежный пушок стелился, словно одуванчики, по еще не вспаханному полю его крупной головы, в глубинах рта мерцали коронки, и говорил он с такой медлительностью, что хотелось по любимой семинарской привычке забросить ему в рот дохлую муху (однажды я проделал это с Чижиком и получил за это в свой неаристократический нос).
— Признаться, вы меня заинтриговали,— начал он энергично, крепко сжав мне руку,— Так в чем же дело?
В баре толпилось несколько человек разбойного вида, бросавших на нас временами деланно рассеянные взоры.
— Что вы будете пить? — Все–таки я пригласил его в бар.
— Вы не против, если мы перейдем в другое место? Тут у меня живет в номере приятель… его сейчас нет, там довольно удобно.— Серьезен он был до крайности и этим напоминал мне Маню, шутить с которым считалось бесполезным и даже опасным делом.
25
Цитата из статьи прославленного макленбургского писателя, поразившая школьника Алекса и потому занесенная им в дневник: «И, пожалуй, самым ярким выражением исторической бездарности американского империализма как раз и является фигура того, кого Уоллстрит провозгласил своим апостолом,— фигура Гарри Трумэна, маленького человека в коротких штанах». Впрочем, с Соединенным Королевством у меня тоже установились непростые отношения: еше в семинарии я написал дипломную работу «Фашизация государственного строя Англии».