Вот как? Эта сука Мальвина изгаляется над ним из глубины своей могилы? Это ей с рук не сойдёт. Папаня выдал два отгула, и в запасе есть ещё два выходных, этого хватит, чтобы превратить уютную Марингадьевнину могилку в ад.
Антонин кинулся к Тохе. Звонить не пробовал, знал, что по утрам Тоха трубку не снимает.
Тоха лежал на тохте — так он свой диван называл — и лечился коньяком.
— Дело есть. Давай, сгоняем на вчерашнее озеро.
— Не… Видишь, я не тверезый. Езжай на своей.
Это было что-то новое. Обычно ездить в подпитии было для Тохи особым удовольствием. Антонин принюхался и сквозь коньячные ароматы, уловил неистребимое благоухание помойки.
Струсил Тоха, позорнейшим образом испугался приозёрного заповедника.
— Фиге тобой. Лечись. Я сам управлюсь.
Вывел свою тачку, которую обычно берёг и старался в приключениях не задействовать, в полчаса собрался и через час был уже у озера.
Погода задалась совсем не купальная, с гнилого угла наволокло обложные тучи, зарядил дождь, не по-летнему мелкий, но зато на весь день. Оно и к лучшему, не будет свидетелей.
Въезд на частную территорию был прикрыт, но не заперт. Антонин взял банку белил, кисточку и расписал плакат самым матерным образом. Затем въехал на территорию и занялся её переустройством. Свалить сколько-нибудь приличное дерево он не смог, зато прошёлся над приозёрным обрывом, вырубая и сбрасывая на пляж молоденькие берёзки, осины и рябинки. Большинство свалил в кучу, полил из канистры соляркой и поджёг. Дождь дождём, а с солярой костерок разгорится. Остатки соляры вылил в озеро, с удовольствием наблюдая, как по воде расплывается радужное пятно. Вытряхнул из мешка привезённые бутылки из-под спиртного. Он и не знал, что дома у него столько пустых бутылок! Принялся бить их гаечным ключом, стараясь, чтобы осколки засыпали большую часть пляжа.
Хорошо получилось, приятствено. Училка в могилке перевернётся, да и не один раз.
Уже выезжая с территории, остановился и перевернул бак для мусора. Вот так, уж он-то знает, каково собирать в бак мусор. Вываливать значительно легче.
Уезжал, напевая: «Училка в могилке, битые бутылки!..»
По дороге домой заехал в «Магнит», купил коньячка; не одному же Тохе лечиться. Но откупорить бутылку не успел, неслышно подкравшийся конвоир загнул ему салазки, и распрямиться Антонин сумел только в зале суда под строгим взглядом Марины Игнатьевны.
— Очень печально, Антонин, я вижу, что не в коня корм. Не будем разводить бюрократию, сторонам всё понятно: злостный рецидив, совершённый с особым цинизмом. Ущерб уточняется, но он очень приличный. Приговор: четыре месяца принудительных работ.
— Не надо! — закричал Антонин. — Я больше не буду!
— Знал бы ты, сколько раз я слышала это «я больше не буду». Но проходит совсем немного времени, и всё начинается сначала.
— Я действительно не буду. Честное-пречестное.
— Что-то ты заговорил, будто тебе только что восемь исполнилось. Ты не беспокойся, я тебе верю. Знать бы, на сколько времени твоего пречестного хватит. А пока, отработаешь свой срок и больше не будешь. Камера у тебя обжитая, работа знакомая. Завтра с утра и начнёшь. Четыре месяца, сто двадцать два дня…
— Не-е-е!.. — умел бы Антонин падать в обморок, непременно бы грохнулся, прямо перед судейскими очами.
Глава 3
Сто двадцать два дня — не так это много, особенно когда ты молод и здоров. Но помойка старит всё: и землю, и людей. Серый, состарившийся Антонин брёл по городскому скверу, не веря, что дожил до освобождения.
Хорошо хоть в последний раз его забрали, когда он возвращался после неудачного набега на приозёрный заповедник, куда ездил в резиновых сапогах и стареньких джинсах. Прикид в самый раз для возни на помойке.
Свалка простиралась необъятно далеко, вбирая в себя все несанкционированные, дикие помойки мира. Любые свалки одинаковы; конечно, в Африке больше банановой кожуры, а в России — картофельных очисток, но везде и всюду царят терефталевые бутылки и баночки от кока-колы.
Сто двадцать два дня Антонин старательно выбирал из грязи сорокакопеечные банки, позволяющие покупать соль сахар и мыло. Очень кстати выяснилось, что за десять рублей — каких-то двадцать пять пивных банок! — можно заказать, не баню, конечно, а помывочный час: дополнительный бачок холодной воды, чан воды горячей, ковш, сливать тело, мочалку и кусочек хозяйственного мыла. Не бог весть что, но вовсе без мытья хоть пропадай.
Сто двадцать два дня бессмысленной работы, но свалка даже не заметила усилий Антонина и подобных ему. Иначе и быть не может: с одной стороны уныло старается горстка приговорённых, с другой радостно гадит всё невоспитанное человечество.