— Дмитрий Иванович, а можно мне и завтра прийти к вам, вон сколько бумаг. Боюсь, не успею сегодня.
— Да, хоть переселяйтесь. Не стесните и Марфе Васильевне — хозяйке нашей приятно будет. Скрасите разговором скуку хозяйки дома. Опять же Ин… Опять же и мне вечерами будет с кем словом обмолвиться.
— Спасибо дорогой Дмитрий Иванович, так, наверное, и поступлю. Голова трещит Дмитрий Иванович, нельзя попросить диву вашу рыжую принести ещё четыре таких чашки кофею и пирожки эти божественные с малиной.
— С удовольствие. Дак, может вам в столовую подать и жена моя — Аграфена Ивановна скоро завтракать будет.
— Нет, спасибо, Дмитрий Иванович, неизвестно, сколько у меня времени осталось. Завтра последует команда в Москву отбыть и придётся. А хотелось бы с мыслями генералиссимуса нашего ознакомиться о методах борьбы с узурпатором.
Глава 4
Событие девятое
Нет обороны — заклюют и вороны.
Кто незваный лезет к нам, тот получит по зубам.
«Надо крепить оборону на Западе, а друзей искать на Востоке».
Брехт поседел, стараясь понять хоть один листок из сотен, что оказались в ящиках. Мрак. Суворов писал на французском в основном. При этом грамоте был обучен хреново. Буквы другие вставлял в слова, падежи и склонения путал. А ещё предложения прерывал, где хотел. Тезисы или конспект человека — студиозуса за лектором не поспевающим записывать. Там же, где Александр Васильевич писал по-русски, было в сто раз хуже ещё. Он не знал ни каких правил, почти церковно-славянский текст с беспрерывными предложениями без знаков препинания.
Ещё одной фишкой было у генералиссимуса вставлять русские слова во французский текст и наоборот — французские в русский. Получалось вообще феерически: «пяххоттных вataillonы». Побившись десяток минут и так и не поняв до конца ни одного предложения, Брехт сел к окну, уставился на муху, засохшую между рамами, и стал думу думать, допивая пятую чашечку кофею. Такая замечательная идея, как написать несколько «советов» от генералиссимуса потомкам трещала по швам. Просто же. Вырыть окопы по всей длине Бородинского поля в три эшелона. Или в пять. Натянуть перед ними колючую проволоку и нарыть ямок небольших, для коняжек. Конная атака захлебнётся, и по ней картечью орудийной вдарить и залпами ружей. Пешую атаку тоже остановить картечью и оружейным огнём, а пока она эта вражеская пехота не знающая, как преодолевать заграждение из колючей проволоки, натянутой перед окопами в три, а то и пять рядов, будет эти заграждения преодолевать, заваливая трупами, солдатушки будут стрелять и стрелять почти в упор из-за бруствера в противника. Контрбатарейной борьбы не надо. Ядра французские не плотные ряды полковых колонн будут выкашивать, а просто тратиться вхолостую. Пусть себе летают. Ну, даже если одно и залетит в окоп на излёте, это в тысячи раз меньший урон, чем французская артиллерия нанесла русским полкам при Бородино в реальной истории. И не надо в этом сражении наступать. Пусть наступают французы, им деваться некуда. Наступающая сторона, при вот такой правильной обороне несёт потери в десять раз большие, чем обороняющаяся. По разным данным русских погибло в той битве от тридцати до пятидесяти тысяч. Пусть тридцать. При сражении от чистой обороны можно просто уничтожить полностью армию узурпатора на этом поле. Триста ведь тысяч получится погибших французов. А ночью на деморализованный лагерь противника пустить кавалерию, нет, гусары безоружных французиков, австрияк, прусаков, испанцев и прочую нечесть рубить не будут. Невместо. Честь! Пустить казаков и татар с башкирами, казахов, вновь приобретённых, пригласить. Горские племена. Что захватите, то ваше, и за каждую голову рубль серебром. И никакого Ватерлоо не будет. Ни один не вернётся домой. Не нужно будет мириться с Прусаками и Австрийцами. Вся сохранённая армия сначала полностью уничтожит Пруссию, разорив её. Всё вывезти, всю промышленность, заставить лучшего друга Александра Фридриха-Вильгельма III все здания каменные в стране разобрать, для чего мобилизовать всех немцев на эту нужную работу. А потом обложить контрибуцией такой большой, чтобы лет сто выплачивали, и денег не оставалось ни на развитие промышленности, ни на просто сытное существование. И повод есть замечательный. Пруссия предоставила в распоряжение Наполеона 20-тысячный корпус, участвовавший в русской кампании, хлопотала о территориальных приращениях за счёт России на случай совместной с Наполеоном победы. Но это только полбеды. Есть просто замечательный приказ Фридриха-Вильгельма III. В июне 1812 года прусский король издал эдикт против прусских офицеров-эмигрантов, поступивших на русскую службу. Все их имущество конфисковывалось, они лишались чинов и орденов, готовился заочный процесс, на котором «при усиливающих вину обстоятельствах» им грозила смерть. Если кто-то думает, что это про лейтенантиков каких, то ошибается, это были лучшие генералы в мире того времени. Вот некоторые имена: Гнейзенау и Шарнхорст, Клаузевиц — будущий всемирно известный военный теоретик, Тидеманн, Лютцов. А Блюхера, героя Ватерлоо будущего отправил король в отставку и запер в Бреслау под надзором и чуть голодом не уморил. Углубить нужно этот эдикт. Под приставленным к виску пистолетом Фридрих-Вильгельм должен лишить всех немецких генералов и офицеров гражданства и выделить им деньги для переезда в Россию и покупки там имений на юге. А чтобы те имения было кому обрабатывать, каждому выделить по тысяче душ крепостных. Хотя. Беда с этим. Потерпев поражение в войне с Наполеоном в 1806–1807 годах, Пруссия пошла на просто неадекватные по тем временам меры. Король отменил крепостное право и ввёл всеобщую воинскую повинность. В результате к 1814 году у четырёхмиллионной Пруссии была армия в 250 тысяч человек. А у сорокамиллионной России 500 тысяч, которую полностью кормили и снаряжали англичане. На войну с 1812 года по 1814 год Российская империя истратила 180 миллионов рублей. И ровно столько же подарила ей Великобритания. Плюс вся Англия несколько лет собирала и передавала деньги на восстановление Москвы после пожара. Новую Москву на 90 % процентов отстроили на деньги английских купцов, промышленников и фермеров.