Может быть,
Мы уснем и проснемся
Там, где молодость, дым и вино,
И рубашками снова махнёмся,
Как случилось когда-то давно.
Какой-то частник за полчаса добросил меня до площади Восстания. Что было дальше - ясно без лишних слов. Мы пили и пели, Апостол читал стихи - торопливо, одно за другим, словно бы хотел выговориться за те восемь лет, которые минули после нашей последней встречи.
Тогда же, в Витькиной комнате окнами на "Баррикадную", Апостол и подарил мне свой сборник "Не ровен час", из которого читал по телефону "Послание другу". "Милый, милый, смешной дуралей! Не пора ли..." - написал Апостол на обложке, дополнив есенинскую строку короткой фразой "от себя". И оборвал её безнадёжным многоточием.
Много позже Апостол уберет в стихотворении первые две строфы, слегка изменит третью и назовёт его "Рубашка". Поставит посвящение - и привезёт стихотворение на Грушинский фестиваль, чтобы прочитать вместе с новыми вещами. По "Рубашке" я и разыщу Апостола после долгой безвестности. Произойдёт это летом 08-го года. А в декабре, накануне 75-летнего юбилея Литинститута, мы встретимся у Витьки - и проведем долгий вечер и такую же долгую ночь. Но это будет уже другой Апостол - бесконечно трагичный, уверивший в мистику поэт, уже примеривший на себе шапочку булгаковского Мастера. И это будут совсем другие стихи - неистовые, порой исступлённые, полные мрачных теней и гибельных ассоциаций, почерпнутых из мутных источников и ядовитых ручьёв.
Я не приверженец мистики, слабо верю в эзотерику. Давняя учёба в мединституте навсегда избавила меня от трепетного интереса к проискам тёмных сил. Даже прочитанный в молодости Булгаков, с его сладким мороком надежды на высшую справедливость, не заставил меня жить с оглядкой на Патриаршие пруды. А эпизод с сановней милостью, дарованной Иешуа остриём копья, мне и теперь представляется по-иезуитски лживым.
Стоп. Когда это было - и молодость, и Булгаков? Вспоминаю: столица, сессия, пивная на Таганке... Стало быть, год 80-й. "Булгаковым интересуемся? - отклеился от соседнего столика москвич с газетным свертком под мышкой. - Могу предложить: "Мастер и Маргарита". Червонец".
Бог ты мой! Мастер! И Маргарита! И всего за червонец... Булгакова я уже знал - брал в читальном зале Литинститута. Но одно дело, глотать страницы, не пережевывая, в казённом книгохранилище, и совсем другое - иметь возможность открыть книгу с любого конца в любом месте. Совсем другой коленкор!
Я спешно вывернул оба кармана и выжал их под похмельным взглядом столичного офени. Набрал восемь... девять рублей... вот и двадцать копеек...снова двадцать... ещё пятнадцать... И пятак. "Оставь его на метро", - посоветовал добрый офеня. Я так и сделал. Торопливо допил своё пиво - и провалился вместе с Булгаковым в метро.
Что было потом? Часа четыре запойного чтения под бесконечное кружение по кольцевой линии. Мелькали станции, словно главы романа. А может, и наоборот. И чем больше кругов наматывал я в столичной подземке, тем отчётливей проступала сквозь страницы романа шершавая мысль: а ведь лукавит Михаил Афанасьевич! Нет таких благодетелей на свете, кто сам придёт и сам всё даст. В любом деле есть свой интерес. Только вот не всегда он заметен с первого взгляда.
Помню, как я пытался спорить с Апостолом. Он моих сомнений не принял. В Булгакове он искал себя. И даже однажды попробовал дописать "Мастера и Маргариту". По-моему, неудачно. Однако шапочка Мастера, примеренная Апостолом, так и осталась на его голове. И вновь обретенная Муза уже перечитывала его рукописи и пророчила их творцу близкую славу.
Осенью 11-го года Апостол прислал мне эсэмэску: "Переезжаю!" Что, куда? Ничего не понятно. "Объясни", - нажал я на телефонные кнопки. "Воланд даёт мне квартиру в Истре", - последовал эсэмэсный ответ. Я позвонил Апостолу. Минут пять он рассказывал мне о том, как встретил на Патриарших прудах гражданина Воланда и настолько ему понравился, что гражданин мигом снял для Апостола квартиру в Истре на длительный срок. "И ничего не попросил взамен? Даже рукопись будущей книги?" - ни без насмешки спросил я у Апостола. Но тот сослался на дороговизну разговора в роуминге и отключился.
"Ты ведь знаешь: я в добрых воландов не верю, - потревожил я Апостола в тот же вечер, уже по электронной почте. - Кто он, твой неожиданный покровитель? Чем будешь погашать столь щедрый кредит?"
Признаюсь сразу: я не любитель ходить вокруг да около, тем более в отношениях с друзьями. Вопросы были заданы, однако ответа на них я тогда не получил.
Ответ пришел много позже, месяца через три, когда Апостол, расставшись с Истрой, уже вернулся обратно к себе в родной город. "Человек, который это делает, считает меня лучшим поэтом России! - писал Апостол. - Но отношения в Москве у нас с ним не сложились. Хотя мне кажется, что и в этой ситуации он сдержит своё слово и купит нам <...> жильё".