Боря, Боря... Сейчас он в Даугавпилсе, небось, уже вовсю по-латышски sarunas. А тогда, в конце семидесятых, он учился в семинаре В. Пименова. Писал какую-то длинную пьесу из современной жизни, но так и не дописал. И на театре её не поставил. Бросил институт и подался в коммерцию, да так в ней и увяз. Во всяком случае, ничего драматического от Бори я в интернете не читал. И вряд ли уже прочитаю.
А ещё был Помор. Был Цыган. Был Володя, и даже не один: Володя из Свердловска и Володя из Петропавловск-Камчатского. Был Саша из Оренбурга. И ещё один Саша - из Арзамаса. А потом сразу два, и тоже Саши, - из Ставрополя и Горького, да плюс ещё один Саша - из Москвы... Много нас тогда плыло на челне Литературного института! Начнёшь вспоминать - и оживают в памяти десятки фамилий, прозвищ и имён. Ведь я учился в институте бесконечно долго - двадцать один год. Это больше чем достаточно для того, чтобы получить диплом и положить его на полку. Три семинара - два поэтических и один прозаический - возможно, помнят меня. Также не исключено, что они меня уже давно забыли.
Когда-то в молодости мне казалось, что дружба поэтов, однажды зародившись, никогда не иссякнет. Я ошибался. В смысле дружеских привязанностей творческие люди, особенно поэты, - самый ненадежный народ: легко сходится, особенно за столом, но еще быстрей - расходится, порой со смертельной обидой на всю жизнь. Ибо каждый существует в своем маленьком мире, построенном из рифм и образов, и не хочет пускать к себе никого - ни друзей, ни врагов. Банально, но факт: творческие люди - всегда бесконечно одиноки.
Мы с Витькой дружили так долго ещё и потому, что он не был творческим человеком. Бог не дал ему литературного таланта (литинститутские работы не в счет). Но в этом ли суть и смысл? Витькин талант был в ином - на протяжении тридцати с лишним лет оставаться для нас с Апостолом верным другом. А мы для Витьки были провожатыми в тот мир, который так и остался для него закрытым.
Мы редко говорили с Витькой о творчестве. Эта тема была для него не самой любимой. Однако же, при всём своём самолюбии, он умел радоваться чужим успехам. Любил при случае вспомнить строчки Апостола: "И жизнь как чужая невеста // Покажется лучше, чем есть". А из моих стихов ему больше всего нравился "Сентябрь" - немногое, что осталось от тех давних времён, когда я мечтал стать поэтом.
Не припомню ни одной встречи с Витькой, когда он не просил прочитать ему это стихотворение. Вот и в тот раз не обошлось без «Сентября»:
...И печаль сентября
я с водою осеннею выпил.
На последний глоток
по судьбе выпадало: "Пора!"
Громыхнуло о воду весло - и шарахнулся выстрел
От истока до устья.
И эхо - как стук топора.
И опять поднимаются вёсла - и рушатся за борт.
"До свидания - все!" И встаёт на дороге моей
Воробьиная отмель, и ждёт голубиная заводь,
Стережёт у излучины омут вороньих кровей.
Три исхода моих - и одно неизбывное право
У реки: не прощать от весла застарелый рубец.
Воробьиная отмель - налево легла, а направо -
Голубиная заводь...
И к омуту выгреб гребец.
И явилось ему, как звезда разбухает от влаги,
Безнадёжно вечерняя и безысходно одна
Над густой глубиной, где хвостами стучат о коряги
Одичалые рыбы, и ходят кругами у дна.
Не мигая, звезда у гребца под ногами горела
И нездешнею злобой воронья вскипала вода...
...Но звезду я ударил веслом - и звезда потемнела,
И звезда - зашаталась, и рухнула к рыбам звезда!
Брызги света и тьмы я в лицо онемевшее принял,
Безрассудной рукой вытер звёздную пену с лица
И тугую волну взмахом вёсельным располовинил:
"Выноси же из омута, лодка, шального гребца!"
...............................................................
Я один на реке, берегами покамест не узнан.
Утомлённые ивы с воды не поднимут голов.
И ещё далеко ощущение близкого устья,
И не прожита жизнь для того,
И не найдено слов.
Последняя строчка упала вместе с коньячной каплей на столешницу. Витька отставил бутылку. Мы помолчали и выпили. За слова, которые ещё не были найдены. За жизнь, которая не была прожита до срока. За все остальное мы выпили позже - после похода в ночной киоск.
- Послушай, Серега, - сказал Витька, помолчав. - Вот я порой думаю: придёт когда-нибудь эта баба с косой, махнёт, не глядя - и всё! Словно меня и не было на этом свете. Вам с Апостолом легче: вы - пишите...
- ...и благодарные потомки когда-нибудь озолотятся, издавая и переиздавая наши сочинения, - пытался свести я всё к шутке, но Витька моей иронии не принял.
- Вы - пишите, - упрямо повторил он, - может, что-нибудь из написанного и останется. А что останется после меня? Скажи: что?