– У нас, на хрен, опять жертвы.
От падавшей на него тени казалось, что половину его лица и груди скрывает большая траурная повязка. Раздался дребезжащий смех, человек наклонился, напоминая туго натянутый лук, и застыл, казалось, не в состоянии разогнуть поясницу. Затем, все так же скрючившись пополам, бросился к жестянке, покрывавшей жаровню, откатил ее и улегся на спину прямо на ноги второму посыльному, приткнувшемуся у огня. В ярком свете он выглядел так, будто на его лицо и грудь вылили целую бадью алой жижи. В отблесках пламени она блестела как свежая, только что нанесенная краска да при этом еще двигалась! Посыльный из Ронты, пригвожденный к земле лежавшим на его коленях телом, сел. У него отвисла челюсть, он тотчас стал похож на девушку, которой вдруг пришлось причесать волосы другой, лежавшей перед ней. Багровая жижа хлынула на пол – так иногда прямо на глазах пузырится на песке вода. Титженсу было удивительно видеть, сколь богат кровью человеческий организм. В этот момент ему подумалось, что второй капитан, считая своего дядюшку другом Титженса, возвел этот факт в ранг какой-то непонятной мании. У дяди парня, который в обычное время, вероятно, приносил бы своему бесценному родственнику для одобрения даже пару сапог, на службе друзей не было… Титженс чувствовал себя так, будто перевязывал получившую серьезное ранение лошадь. Он вспомнил коня с порезом на груди, из которого хлестала кровь, стекая вниз и чулком облепляя переднюю ногу. Чтобы перевязать несчастное животное, какая-то девушка протянула Титженсу нижнюю юбку. Но его ноги все равно двигались по полу медленно и тяжело.
Исходившее от жаровни тепло давило на склоненное лицо второго посыльного. Он надеялся не испачкать все руки, потому что кровь очень липкая. От нее склеиваются пальцы, и с этим ничего нельзя поделать. Но под утопавшей во мраке спиной парня, куда он положил ладонь, ее быть не должно. Однако она там все же была: на полу в этом месте оказалось очень мокро.
Где-то со стороны донесся голос сержант-майора Коули:
– Баглер, позовите пару младших капралов из санитарной службы, да пусть захватят с собой четырех человек. Два капрала и четыре человека.
Ночь прорезал протяжный, непрекращающийся вой – скорбный, безропотный и несмолкающий.
Титженс подумал, что от этой работы его, слава богу, избавит кто-то другой. Таскать труп, когда тебе опаляет огнем лицо, задачка еще та, здесь запыхаешься так, что мало не покажется. Он обратился ко второму посыльному и сказал:
– Выбирайся из-под него, черт бы тебя побрал! Ты не ранен?
Из-за жаровни Макензи не мог зайти с другой стороны, чтобы взяться за труп. Посыльный стал короткими рывками выдергивать из-под тела ноги, будто застрявшие под диваном.
– Бедола’а… – причитал он. – Ноль-девять Мор’ан!.. ‘лянусь, я не узнал е’о, бедола’у, не узнал… ’лянусь, не узнал…
Титженс медленно опустил тело на пол, обращаясь с ним даже нежнее, чем с живым человеком. Весь мир вокруг него взорвался адским грохотом. В перерывах между сотрясениями почвы мыслям Титженса словно приходилось пробиваться к нему криком. Ему казалось абсурдом, что этот парень, Макензи, вообразил, будто он знает какого-то там его дядюшку. Перед ним явственно встало лицо его девушки, убежденной пацифистки. Титженс понятия не имел, какое оно приняло бы выражение, узнай она, чем он сейчас занимается, и это его беспокоило. Может, скривилось бы от отвращения?.. Он стоял, растопырив скользкие, липкие руки, чтобы не испачкать полы кителя… Наверняка отвращение! Думать посреди всего этого гвалта было немыслимо… Толстенные подошвы его ботинок прилипали к полу, после чего их было трудно оторвать… Титженс вспомнил, что не отправил посыльного в канцелярию базы подготовки пехотинцев узнать, сколько человек на следующий день надо послать в наряд в гарнизон, и теперь его это раздражало. Ему придется здорово попотеть, чтобы оповестить офицеров, которым он даст это задание. К этому времени они все, вероятно, уже веселятся в борделях городка… Он никак не мог понять, какое выражение примет лицо девушки. Впрочем, им все равно больше никогда не увидеться, а раз так, то какая разница?.. Наверняка отвращение!.. Титженс вспомнил, что забыл посмотреть, как Макензи отреагировал на грохот. У него не было ни малейшего желания видеть второго капитана… Он ему надоел, зануда… И каким же образом на ее лице отразилось бы отвращение? Раньше Титженсу не приходилось наблюдать смену чувств на красивом лице Макензи. О господи, оттого, что он так быстро забыл о всяком сострадании, у Титженса внутри все перевернулось! Да как это можно – думать о девушке, в то время как перед ним, уставившись в крышу, ухмылялось лицо – точнее, его половина!