Чтобы быстро нацарапать последние шесть строк сонета, несколько разъяснявших весь его смысл, Титженсу пришлось заставить подождать бывшего рядового Иннискиллингского полка. Общий его смысл сводился к тому, что когда ты попадаешь на передовую, то хвастаться, как на традиционно дорогих похоронах, там уже не приходится. Можно сказать так: никаких цветов по принуждению… И больше никаких парадов!.. Кроме того, за этим занятием Титженсу пришлось одновременно втолковать героическому шестидесятилетнему ветеринару не стесняться отправиться в Гламорганширскую клуб-столовую, дабы отыскать там нужного человека. Гламорганширцы с удовольствием одолжат ему, Титженсу, офицеров Постоянной базы, если тем больше нечем будет заняться. Лейтенант Хочкисс мог поговорить с полковником Джонсоном, которого отыщет в клубе-столовой, тем более что за ужином тот будет пребывать в прекрасном расположении духа. Сей благожелательный, приятный во всех отношениях пожилой джентльмен непременно оценит рвение Хочкисса отправиться на фронт не просто так, а с определенной миссией. Еще лейтенант мог предложить полковнику посмотреть его коня по кличке Шомберг, отвоеванного у гуннов на Марне, у которого напрочь пропал аппетит… И тут же Титженс добавил:
– Только не лезьте к Шомбергу со своими профессиональными знаниями. Я и сам на нем езжу!
Он швырнул свой сонет Макензи, который, теряясь на фоне сбившихся в кучу рук и ног цвета хаки и встревоженных лиц, обеспокоенно пересчитывал французские деньги и сомнительного вида жетоны… Какого дьявола этим людям хотелось получить на руки наличность, причем порой довольно большие суммы, потому что канадцам платили в долларах, потом конвертируя их в местные деньги, если через час или около того их выведут строиться? Но так канадцы поступали всегда, и их счета неизменно пребывали в невероятно запутанном состоянии. У Макензи имелись все причины для озабоченности. Вполне возможно, что к концу вечера он не досчитается пятерки на непредвиденные расходы, а то и больше. И если он жил только на жалованье да при этом еще содержал жену, не чуравшуюся всяких сумасбродств, то его испуг был вполне законным. Но тем хуже для него. Титженс приказал лейтенанту Хочкиссу прийти к нему в дежурку рядом с клубом-столовой, чтобы поговорить о лошадях. Он и сам кое-что знал об их болезнях. Хотя, разумеется, чисто эмпирически.
Макензи посмотрел на часы:
– Вам понадобилось две минуты и одиннадцать секунд. При том условии, что это действительно сонет… Читать я его еще не читал, потому что переложить на латынь здесь не смогу… У меня нет ваших непревзойденных способностей заниматься одиннадцатью делами одновременно…
Очередной солдат, с вещмешком и небольшой книжкой в руке, с тревогой на лице вглядывался в цифры под локтем Макензи. А потом пронзительным голосом американца вклинился в разговор, заявив, что он не забирал четырнадцать долларов семьдесят пять центов, когда они стояли лагерем на Трасне в Олдершоте.
– Сами понимаете, – обратился Макензи к Титженсу, – сонет я не читал. И на латынь переложу его в клубе-столовой за оговоренное время. Не хочу, чтобы вы решили, будто я тайком прочел его, чтобы потом хорошенько подумать.
Стоявший рядом с ним человек заявил:
– Когда я пришел к канадскому агенту на улицу Стрэнд в Лондоне, его контора оказалась заперта.