А однажды Смог прилетел в посёлок, и что-то пошло не так. Он всё сделал как обычно: поревел, полетал, посверкал, но в посёлке никто не отреагировал. Лишь зажёгся и погас свет в нескольких домах, в сараях вякнули и снова уснули животные. Смог заревел снова, потопал ногами, опрокинул пару жестяных тазов. Из окон послышись сонные недовольные голоса.
Из халупы с покосившейся крышей вышла заспанная рыжая тётка в накинутом поверх нестиранной ночнушки шерстяном платке. Она изрядно шаталась, и в руке у неё была початая бутылка мутного пойла. Тётка посмотрела на Смога затуманенным взглядом, попыталась заткнуть кулаком широкий зевок, а потом жадно отпила из тары. Рыжая сделала несколько нетвёрдых шагов по двору, пнула ногой пустой прикол, где раньше был привязан конь лучника.
– Слышь, ты, скотина! – она снова отпила из бутылки. – Задрал шуметь! Мы всё знаем. Ещё раз прилетишь, урод, я тебе камнями причиндалы посшибаю. Мало покажется – пещеру крысиной отравой залью. Чтоб у тебя от неё больше не встал никогда. А то развелось вас тут, тварей… И дружку своему передай – его тоже касается.
– Но…
– Как узнали? Видели, как вы за Медведь-горой бочки с пивом на пару открывали. А уж жене твоей я сама лично доложила. Так что номер у вас больше не пройдёт. Что мужики, что драконы – спасу от вас, алкашей, нет. Бабы надрываются на работе, по хозяйству да с детишками, а им лишь бы в стрелялки поиграть да пивом нажраться. Упыри поганые…
На правом жёлтом глазу Смога задрожала слеза, под покровом ночи которую, к счастью, никто не увидел. Он даже не нашёл в себе сил взлететь и понурый пошёл прочь.
И больше она никогда не звонила…