– Сегодня праздник, прощание с зимой. Если пообещаешь вести себя хорошо, то сегодня гульнем. Так как, леди Катарина, гульнем?
Я забыла, как это разговаривать. Как это слышать свое имя. Как отвечать. И вдруг услышав обращение к себе, свое имя… Я растерялась. Единственное, что поняла – это сроки. Меня похитили в средине осени, а завтра первый день весны. Больше четырех месяцев беспрерывного пути. Почти постоянно связана. Не говоря ни слова больше четырех месяцев. Я не знаю, что произошло с моим сыном, что с Алексом, вот уже больше четырех месяцев, я не видела их, не слышала их и о них ничего. Я боюсь о них думать. Иначе я сойду сума. Ведь я тут, потому что Алекс не сломался, а с моим похищением… Нет. Не думать. Что они хотели, чтобы я вела себя хорошо. Так и будет. Пока я им нужна, с моими мальчиками все хорошо. На этом и остановим поток мыслей. Не думать больше ни о чем.
– Да, – прохрипела и тут же закашлялась я – я буду … хорошо вести…
Я говорила и не узнавала свой голос. Сегодня мне позволили долго отмокать в лохани с горячей водой. Даже дважды меняли воду. Принесли новое платье и чистую, новую нижнюю сорочку. В номер заказали много еды и медовуху. За ноги меня привязали магически заговоренными веревками к стулу. Этот вечер я впервые ела не сама. А я глупо радовалась, пусть и такой, но все же компании за столом. Они пили. Потом теми же путами, и где только взяли, они же дорогущие и раньше меня связывали обычными веревками, меня привязали к кровати. Не так туго, как обычными. Это дало возможность лежа менять положение и переворачиваться. Мои похитители ушли гулять. Вернулись к ужину следующего дня. Первого весеннего дня. И это был мой первый день не в дороге. Сегодня через окно я видела разлив розового рассвета. Я слышала голоса за окном, а не скрип закрытого экипажа, ржание лошадей и цокот копыт. Я была впервые не туго связана сидя на твердом сидении экипажа. Я была почти свободна и в постели. И даже отсутствие раннего, обычно еще в темноте, завтрака, а потом пришедшего за ним голода, не портило мне настроение. И не возможности справить нужду не печалило меня так чтобы затмить радость просто лежать в постели и почти не связанной. Мои похитители дали мне справить нужду, как всегда за ширмой. Проветрили комнату. И это тоже меня радовало, еще только вечерело, из открытого окна тянуло морозным, свежим воздухом и шум людей заставлял меня чествовать себя все еще живой. Мы опять ужинали за одним столом. А потом меня опять привязывали к кровати. Мои похитители хотели продолжить гуляния сегодняшней ночью. И радовалась их успеху и сговорчивости деревенских дам. Я почувствовала запах гари, когда мои похитители склонившись надо мной привязывали меня. Один вязал узел на руке, другой на спинке кровати. Когда за их спинами открылся портал, принесший запах лесного костра, они замерли неподвижно с застывшим на лицах ужасом. Из портала вышел Алекс. Он лишь мельком взглянул на меня и его лицо окаменело, а в глазах разгоралась бешеная, отчаянная и какая-то сумасшедшая злоба. Я не знаю, что он увидел. Я не видела себя в зеркало с того самого осеннего утра, когда отправилась в храм. Я впервые сменила одежду вчерашним вечером и даже не знаю по размеру ли она мне. Ее принесли мне в честь праздника мои похитители. Он схватил моих похитителей, так и замерших надо мной и дышащих через раз. В этот момент в воздухе запахло сыростью, запахом речки и весеннего дождя после знойного дня. Открылся портал и из него появился мой сын, Виторг. Он так же мельком посмотрел на меня и в глазах появилась боль. Виторг резко схватил Алекса за плечо, и они исчезли. И сын, и Алекс, и похитители. Я осталась одна. Я ждала. Уже стемнело, я ждала. В комнате было темно и тихо, и я уже начала думать, что мне все показалось. Что Алекс и Виторг – это только плод моей фантазии. Игра моего измученного разума. Мечта, не сбываемая. Мои похитители, как и планировали за ужином, ушли к сговорчивым деревенским девкам, догуливать и пить медовуху. А я тут. И мне приснился сон или померещилось. Скорей всего померещилось. Ведь за эти четыре с лишнем месяца, мне не снились сны, ни разу. Значит это всего лишь мои фантазии. Я тут. А утром опять будет мешок на голове, веревки на теле, экипаж и дорога в никуда. Дорога от него. Лучше бы это был сон. Пусть бы он опять приходил ко мне по ночам, хотя бы во снах. Я закрыла глаза. Плакать я разучилась еще в начале нашего пути. Лучше спать. Сначала, сквозь дрему я почувствовала легкость в привязанной руке. Как будто веревки нет, совсем нет. Она не тяжелеет причиняя уже привычную мне боль по старым ранам при каждом движении и вздохе. Я неверяще притянула руку к лицу и действительно не почувствовала натягивающуюся обычно на запястье веревку. Там, где на лодыжках до прошлой ночи, обычно были простые туго стянутые веревки, чья-то рука коснулась затянувшихся шрамов и свежих ран. Я с болью во всем теле, резко села притянув к себе ноги и забившись к стене. Плотно закрыла глаза. Они решили повеселиться со мной. Значит это конец. Все, я больше не нужна им как рычаг. Я глубоко вдохнула. С обреченностью приговоренного к смерти преступника. Это конец, мой конец. И я даже не хочу думать, не хочу знать, что случилось с моим сыном и с Алексом. Я открыла глаза. В них появились слезы. Тихие, молчаливые слезы, впервые за несколько месяцев. Темно. Ничего и никого не видно. Страшно, но этот страх привычный, с ним я уже свыклась, с ним я не живу, существую уже, как оказалось, больше четырех месяцев, этот страх напоминал мне, я жива, все еще жива. О Многоликий, о Дева, пусть они просто перепили и решили поразвлечься, пусть с Виторгом и Алексом все будет хорошо. Щелчок пальцев и яркий магический шар осветил пространство. Я зажмурилась. И еще сильнее сжалась в стену в углу кровати. Мои похитители не маги. Они не умеют создавать энергию из магии и освещать им. Не уже ли их главарь, тот с ужасным шрамом через все лицо, Седой. Огромный, злобный мужик. Я молчала. Из глаз от резкого света и желания расплакаться, потекли слезы. Глаза привыкали к свету, а сам свет стал чуть тусклее. Сначала я увидела слезящимися глазами силуэт. А потом, когда взгляд прояснился и глаза привыкли к свету…Он сидел на кровати почти на самом ее краюшке. Неподвижно. Он затравленным зверем смотрел на меня. Лицо скривилось в гримасе сожаления. Не бритый, усталый. Все такой же бледный, нет, еще более бледный чем раньше. Его лицо уже совсем не юное. Он словно стал старше, не на год-два, а на целую жизнь. Все те же непослушные, черные как смоль волосы, так же не задерживающиеся на долго за ушами. Он стал еще более худым, а лицо острее. Алекс, он здесь. Я не веря себе, своим глазам, наверное, это опять моя фантазия, реакция больного мозга на долгий путь без цели и конечного пункта, страха за близких, протянула несмело руку. Мне так хотелось ощутить его. Убрать непослушные волосы. Погладить, пусть и не бритую щеку. Я так боялась, что