Потерянный ранг возвращали долго и со скрипом. С сокращением численности армии увеличивался срок пребывания офицера в одном звании, теперь новоиспеченному младшему лейтенанту предстояло дослуживаться до майора лет двадцать пять и еще тридцать семь (если удастся столько прожить) – до полковника. В 1877 г. Army and Navy Journal спрогнозировал, что через десять лет «в армии не останется и четверти нынешних старших офицеров, физически способных выдерживать тяготы активной военной кампании. Они все станут дряхлыми стариками»[77].
И зачастую морально разложившимися. Видя, как сказываются долгие часы гарнизонного безделья на его собратьях-офицерах, один будущий генерал писал: «Караульной службы было много, а вот учений – нет, и занятия военным делом были не в чести. Многие предпочитали карты, бильярд, выпивку – последняя служила, помимо прочего, “лекарством” от тягот военных кампаний». К азартным играм офицеры относились серьезно. Поймав одного лейтенанта на жульничестве, партнеры по покеру официально обвинили его в поведении, недостойном офицера. Не сумев уговорить партнеров (плутовавших ничуть не меньше) снять обвинение, отверженный лейтенант покончил с собой.
Азартным играм и пьянству офицеры предавались не меньше рядовых. Но, хотя вид хмельных, не стоящих на ногах офицеров никак не способствовал поднятию боевого духа, очень немногих из этих пропойц наказывали за нарушение воинского долга или за неподобающее поведение. Кого-то даже повышали в звании. Отряд монтанских золотоискателей, остановившихся в Форт-Смите в октябре 1866 г., в самом начале «Войны Красного Облака», с изумлением обнаружил, что командир форта капитан Натаниэль Кинни «пьян в стельку». Причем застали его отнюдь не в редкий «момент слабости»: «Местные шепнули, что он в таком состоянии уже не первую неделю. Одно можем сказать наверняка: за те несколько дней, что мы пробыли в форте, он ни разу не дыхнул без перегара»[78].
Куда было деваться солдату от убожества, скуки, нищенского жалованья, издевательств, жестокости и пьянства офицеров? Допустим, дезертировать – и тысячи рядовых именно так и поступали. Типичный пример текучки дает статистика 1-го кавалерийского полка: из 1288 новобранцев, которые поступили в полк за три года, 928 человек дезертировали – кто в одиночку, кто группами. За зиму 1867 г. из 7-го кавалерийского полка дезертировали несколько сотен человек. Рассчитывать, что младшие офицеры остановят этот поток, не приходилось – порой они сами подстрекали солдат к побегу. Один офицер 7-го кавалерийского вспоминал, как ротный старшина после вечерней поверки велел тридцати бойцам седлать коней для откомандирования из части. Когда гарнизон остался далеко позади, старшина остановил отряд, сообщил бойцам, что они дезертировали, попрощался и поскакал на золотые прииски. Двое или трое солдат вернулись в часть доложить о происшествии, остальные последовали примеру старшины и тоже поскакали на прииски.
Нередко солдаты ударялись в бега по причинам, никак не связанным с армейской жизнью. Кто-то изначально завербовался в армию лишь для того, чтобы его бесплатно доставили к золотым приискам. Другие были проходимцами, кочующими из полка в полк под вымышленными именами. Многие дезертировали в поисках более хлебного места: рабочие руки на Западе были нарасхват, платили там обычно лучше, чем в восточных штатах. Бежать предпочитали весной, в идеале – сразу после получения жалованья, поскольку, едва земля оттаивала, возобновлялось строительство железной дороги и добраться до золотодобывающих районов или новых городов становилось проще. Поимки дезертиры могли не опасаться, а если кого-то и ловили, наказание было сравнительно легким. Во время Гражданской войны дезертирство каралось смертью, на послевоенном Западе армию волновало не столько исчезновение личного состава, сколько исчезновение оружия и обмундирования, которое дезертиры прихватывали с собой[79].
78
Jacob, “Military Reminiscences”, 34; Forsyth,
79
“Army Abuses”, 630–31; Godfrey, “Some Reminiscences”, 417; Rickey,