Дай поплакать хоть раз далеко от людей,
Не боясь их насмешки жестокой,
Отдохнуть на груди на зеленой твоей,
Позабыть о загубленной жизни моей,
Полной муки и грусти глубокой!
1878
«Художники ее любили воплощать…»
Художники ее любили воплощать
В могучем образе славянки светлоокой,
Склоненною на меч, привыкший побеждать,
И с думой на челе, спокойной и высокой.
Осенена крестом, лежащим на груди,
С орлом у сильных ног и радостно сияя,
Она глядит вперед, как будто впереди
Обетованный рай сквозь сумрак прозревая.
Мне грезится она иной: томясь в цепях,
Порабощенная, несчастная Россия,—
Она не на груди несет, а на плечах
Свой крест, свой тяжкий крест, как нес его Мессия.
В лохмотьях нищеты, истерзана кнутом,
Покрыта язвами, окружена штыками,
В тоске она на грудь поникнула челом,
А на груди, дымясь, струится кровь ручьями…
О, лесть холопская! ты миру солгала!
1882
«Как каторжник влачит оковы за собой…»
Как каторжник влачит оковы за собой,
Так всюду я влачу среди моих скитаний
Весь ад моей души, весь мрак пережитой,
И страх грядущего, и боль воспоминаний…
Бывают дни, когда я жалок сам себе,
Так я беспомощен, так робок я, страдая,
Так мало сил во мне в лицо моей судьбе
Взглянуть без ужаса, очей не опуская…
Не за себя скорблю под жизненной грозой:
Не я один погиб, не находя исхода;
Скорблю, что я не мог всей страстью, все душой
Служить тебе, печаль родимого народа!
Скорблю, что слабых сил беречь я не умел,
Что, полон святостью заветного стремленья,—
Я не раздумывал, я не жил, — а горел,
Богатствами души соря без сожаленья,—
И в дни, когда моя родная сторона
Полна уныния, смятенья и испуга,
Чтоб в песне вылиться, душа моя должна
Красть редкие часы у жадного недуга.
И больно мне, что жизнь бесцельно догорит,
Что посреди бойцов — я не боец суровый,
А только стонущий, усталый инвалид,
Смотрящий с завистью на их венец терновый…
1884
В ответ
(Из случайных песен)
Нам часто говорят, родная сторона,
Что в наши дни, когда от края и до края
Тобой владеет гнет бессилия и сна,
Под тяжкое ярмо чело твое склоняя,
Когда повсюду рознь, все глохнет и молчит,
Унынье, как недуг, сердцами овладело,
И холод мрачных дум сомнением мертвит
И пламенный порыв и начатое дело,—
Что в эти дни рыдать постыдно и грешно,
Что наша песнь должна звучать тебе призывом,
Должна святых надежд бросать в тебя зерно,
Быть ярким маяком во мраке молчаливом!..
Слова, слова, слова!.. Не требуй от певцов
Величия души героев и пророков!
В узорах вымысла, в созвучьях звонких строф
Разгадок не ищи и не ищи уроков!..
Мы только голос твой, и если ты больна —
И наша песнь больна!.. В ней вопль твоих страданий,
Виденья твоего болезненного сна,
Кровь тяжких ран твоих, тоска твоих желаний…
Учить невластны мы!.. Учись у мудрецов,
На жадный твой вопрос у них ищи ответа:
Им повторяй свой крик голодных и рабов:
«Свободы, воздуха и света!.. Больше света!»
Мы наши голоса с твоим тогда сольем;
Как медный благовест, как мощный божий гром,
Широко пронесем тот крик мы над тобою!
Мы каждую твою победу воспоем,
На каждую слезу откликнемся слезою.
Но указать тебе спасительный исход —
Не нам, о родина!.. Исхода мы не знаем:
Ночь жизни, как тебя, и нас собой гнетет,
Недугом роковым, как ты, и мы страдаем!..
1886
Константин Михайловч Фофанов{291}
1862–1911
Голод
Кто костлявою рукою
В двери хижины стучит?
Кто увядшею травою
И соломой шелестит?