Выбрать главу
Помнишь хижин скромных ряд, С холма к берегу идущий, Где стоит знакомый сад И журчит ручей бегущий.
Видишь: гнется до зыбей Распустившаяся ива И цветет среди полей Зеленеющая нива.
На лугах, в тени кустов, Стадо вольное играет; Мнится, ветер с тех лугов Запах милый навевает.
Лиц приветливых черты, Слуху сладостные речи Узнаешь в забвеньи ты Без привета и без встречи.
Возвращаешь давних дней Неоплаканную радость, И опять объемлешь с ней Обольстительницу-младость.
Долго ль мне в мечте одной Зреть тебя, страна родная, И бесплодной жить тоской, К небу руки простирая?
Хоть бы раз глаза возвесть Дал мне рок на кров домашний И с родными рядом сесть За некупленные брашны!

Петр Андреевич Вяземский

1792–1878

Послание к Жуковскому{128}

из Москвы, в конце 1812 года

Итак, мой друг, увидимся мы вновь В Москве, всегда священной нам и милой! В ней знали мы и дружбу и любовь, И, счастье в ней дни наши золотило. Из детства, друг, для нас была она Святилищем драгих воспоминаний; Протекших бед, веселий, слез, желаний Здесь повесть нам везде оживлена. Здесь красится дней наших старина, Дней юности и ясных и веселых, Мелькнувших нам едва — и отлетелых. Но что теперь твой встретит мрачный взгляд В столице сей и мира и отрад? — Ряды могил, развалин обгорелых И цепь полей пустых, осиротелых — Следы врагов, злодейства гнусных чад! Наук, забав и роскоши столица, Издревле край любви и красоты Есть ныне край страданий, нищеты. Здесь бедная скитается вдовица, Там слышен вопль младенца-сироты; Их зрит в слезах румяная денница, И ночи мрак их застает в слезах! А там старик, прибредший на клюках На хладный пепл родного пепелища, Не узнает знакомого жилища, Где он мечтал сном вечности заснуть, Склонив главу на милой дщери грудь; Теперь один, он молит дланью нищей Последнего приюта на кладбище. Да будет тих его кончины час! Пускай мечты его обманут муку, Пусть слышится ему дочерний глас, Пусть, в гроб сходя, он мнит подать ей руку! Счастлив, мой друг, кто, мрачных сих картин, Сих ужасов и бедствий удаленный И строгих уз семейных отчужденный, Своей судьбы единый властелин, Летит теперь, отмщеньем вдохновенный{129}, Под знамена карающих дружин! Счастлив, кто меч, отчизне посвященный, Подъял за прах родных, за дом царей, За смерть в боях утраченных друзей, И, роковым постигнутый ударом, Он скажет, свой смыкая мутный взор: «Москва! я твой питомец с юных пор, И смерть моя — тебе последним даром!» Я жду тебя, товарищ милый мой! И по местам, унынью посвященным, Мы медленно пойдем, рука с рукой, Бродить, мечтам предавшись потаенным. Здесь тускл зари пылающий венец, Здесь мрачен день в краю опустошений; И скорби сын, развалин сих жилец, Склоня чело, объятый думой гений Гласит на них протяжно: нет Москвы! И хладный прах, и рухнувшие своды, И древний Кремль, и ропотные воды Ужасной сей исполнены молвы!

1813

Вечер на Волге{130}

(1816)
Дыханье вечера долину освежило, Благоухает древ трепещущая сень,             И яркое светило, Спустившись в недра вод, уже переступило Пылающих небес последнюю ступень. Повсюду разлилось священное молчанье;             Почило на волнах       Игривых ветров трепетанье, И скатерть синих вод сравнялась в берегах,       Чья кисть, соперница природы, О Волга, рек краса, тебя изобразит? Кто в облачной дали конец тебе прозрит? С лазурной высотой твои сравнялись воды, И пораженный взор, оцепенев, стоит             Над влажною равниной; Иль, увлекаемый окрестною картиной, Он бродит по твоим красивым берегам: Здесь темный ряд лесов под ризою туманов, Гряда воздушная синеющих курганов, Вдали громада сел, лежащих по горам, Луга, платящие дань злачную стадам, Поля, одетые волнующимся златом,— И взор теряется с прибережных вершин       В разнообразии богатом       Очаровательных картин. Но вдруг перед собой зрю новое явленье: Плывущим островам подобяся, вдали Огромные суда в медлительном паренье Несут по лону вод сокровища земли; Их крылья смелые по воздуху белеют, Их мачты, как в водах бродящий лес, темнеют. Люблю в вечерний час, очарованья полн,       Прислушивать, о Волга величава! Глас поэтический твоих священных волн; В них отзывается России древней слава. Или, покинув брег, люблю гнать резвый челн По ропотным твоим зыбям, — и, сердцем весел,       Под шумом дружных весел, Забывшись, наяву один дремать в мечтах. Поэзии сынам твои знакомы воды! И музы на твоих прохладных берегах,       В шумящих тростниках,       В час утренней свободы,       С цевницами в руках       Водили хороводы       Со стаей нимф младых;       И отзыв гор крутых,       И вековые своды       Встревоженных дубрав       Их песнями звучали,       И звонкий глас забав       Окрест передавали. Державин, Нестор{131} муз, и мудрый Карамзин, И Дмитриев, харит счастливый обожатель,{132} Величья твоего певец-повествователь, Тобой воспоены средь отческих долин. Младое пенье их твой берег оглашало, И слава их чиста, как вод твоих зерцало, Когда глядится в них лазурный свод небес, Безмолвной тишиной окован ближний лес И резвый ветерок не шевелит струею. Их гений мужествен, как гений вод твоих, Когда гроза во тьме клубится над тобою, И пеною кипят громады волн седых; Противник наглых бурь, он злобе их упорной Смеется, опершись на брег ему покорный; Обширен их полет, как бег обширен твой; Как ты, сверша свой путь, назначенный судьбой, В пучину Каспия мчишь воды обновленны, Так славные их дни, согражданам священны, Сольются, круг сверша, с бессмертием в веках! Но мне ли помышлять, но мне ли петь о славе? Мой жребий: бег ручья в безвестных берегах,       Виющийся в дубраве! Счастлив он, если мог цветы струей омыть       И ропотом приятным Младых любовников шаги остановить, И сердце их склонить к мечтаньям благодатным.