— А жену куда? Олесю тоже сюда вписывать?
— О, снова рассердился! — развел руками Ляндер. — Ну что мне с тобой делать?
— Ты не крути, о жене скажи!
— Что жена? Что жена? — начал уже сердиться Соломон. — Что она, не сможет пожить немного без тебя? Оформи для отвода глаз развод с ней, куда-то отправь… А забудут — кто тебе запретит вернуть ее назад?
— Слушай, Соломон, ты был хоть раз битый? — поднялся Светличный.
— Ты что? Ты что, с ума сошел? — не на шутку испугался Ляндер.
— И как я тебя, гада, раньше не раскусил? Думал, что ты человек, а ты гнида вонючая!
Лицо Ляндера даже посерело от обиды. Протянул руку в сторону дверей, крикнул:
— Вон! Вон отсюда!
— Я тебя вонкну! Я тебя, гада, так вонкну — костей не соберешь! А ну-ка, опусти руку!..
Повернулся, зацепился за кресло. Ударил изо всех сил ногой кресло — так и полетело к стене! — и пошел к выходу. Дернул дверь и уже из-за порога, повернув к Соломону рассвирепевшее, красное лицо, обложил его такой отборной бранью, что даже стекла застонали.
Ляндер еще долго ловил ртом воздух после того, как ушел Федько. Дрожащими руками налил в стакан воды, с жадностью выпил.
…— Комиссия предлагает Светличного Федора Алексеевича за тесную связь с классовым врагом, за пьянство и моральное разложение и классово чуждое происхождение из партии исключить! — оглашает председатель комиссии по чистке. — Кто за — прошу поднять руки!
Федор стоит возле стола в переполненном клубе милиции, стоит бледный как смерть, правой рукой опирается на стол, а пальцами левой все старается расстегнуть воротник гимнастерки. Смотрит в зал — не видит никого, перед ним покачивается лишь море расплывчатых лиц, как будто сквозь вату доносится безжалостный гул голосов…
Потом поднимаются руки. Тянутся вверх, раскачиваются змеиными головами, жалят Федора в самое сердце.
— Считайте.
— Зачем считать! И так видно, что большинство!
— Кто против?
Над головами поднимается несколько рук. Мало, совсем мало, чтобы спасти Светличного!
— Гражданин Светличный, клади партбилет!
— Оружие, оружие отберите! — доносится чей-то голос с задних рядов.
Светличный, который полез было в карман за партбилетом, вытащил руку, хищно блеснул глазами.
— Оружие? А вы мне его давали?! — Да маузер р-раз из деревянной кобуры! — А ну, подходи, кому жизнь надоела!
Спрыгнув со сцены, пошел по узкому проходу, а следом отчаянный голос председателя:
— Задержите его! Не выпускайте!..
Федько обернулся, рявкнул на тех, что бросились преграждать ему путь:
— А ну-ка, прочь с дороги!
И летит уже Федько на станцию. Сжимает в руке горячую рукоятку маузера — люди так и шарахаются от него в стороны.
Вскочил в вокзал, подбежал к кассе:
— Билет на Полтаву!
Только теперь заметил, что все еще держит в руке маузер. Бросил его в кобуру, вытащил деньги, не считая бросил комком в маленькое окошко.
— Товарищ Светличный, а сдача? — крикнул ему вслед кассир. — Сдачу возьмите!
Не услышал. Выбежал на перрон, спросил у дежурного, который почтительно вытянулся перед начмилом:
— Поезд на Полтаву скоро будет?
— Через четыре часа!
Федько чертыхнулся, пошел по перрону, грызя усы. Потом швырнул билет, побежал обратно в милицию. Проскочил мимо дежурного во двор, к конюшне. Вывел своего жеребца с такой поспешностью, словно трубач трубил тревогу. Жеребец пританцовывал, ему тоже передалось нетерпение хозяина, и, когда Федор вскочил в седло, он рванул с места галопом — только мелькнули открытые настежь ворота и испуганное лицо дежурного.
Ночь застала Федька в пути; хотя он гнался за солнцем, но оно все-таки опередило его, блеснуло насмешливо красным глазом и спряталось на западе. И уже тускнеет степь, а в буераках и оврагах густеет не прогретый в течение короткого осеннего дня воздух.
Пустынно, сыро, неуютно осенью в степи после того, как зайдет солнце. Темное небо и черная пахота, мутные лужи и одинокие оголенные деревья, жуткое безлюдье и загадочная тишина. И ты один, один во всей степи, которой нет ни конца ни края, только изредка мелькнет заячий огонек и донесется глухой лай собак. Будешь вот так ехать, обреченный на безрадостные думы, без надежды добраться до согретого теплом человеческого жилья.
Приблизительно на полпути между Хороливкой и Полтавой Светличный вынужден был остановиться: загнанный жеребец уже стонал. Соскочив на землю, ослабил подпруги, отпустил стальные удила, стреножил коня уздечкой и пустил пастись. И пока жеребец пощипывал редкую траву возле дороги, Федько нетерпеливо ходил взад и вперед, разминая ноги. Быстрая езда немного охладила его, хотя он до сих пор еще невольно сжимал кулаки, когда вспоминал, как стоял возле стола и как его «чистили». Как выступал Ляндер. Как громил его Путько. И особенно помощник Светличного, тот, что «я за вас в огонь и в воду! Вы только кивните!».