Федько даже обрадовался, когда засвистел паровоз и к перрону, светя узкими окнами, подошел поезд.
— Ну, бывайте здоровы!
Поспешно ткнул усами в щеку сестру, потом Олесю, побежал на перрон. Оглянулся — две небольшие фигурки прижимались друг к другу, и были они такие несчастные и сиротливые, что у Федька больно сжалось сердце.
— Что же поделаешь… что поделаешь… — бормотал он, стоя в тамбуре да выглядывая в застекленную дверь в тщетной надежде еще раз увидеть жену и сестру.
Городок, куда приехал Светличный, больше походил на большое село. По центральной немощеной улице густо и привольно стлался спорыш, озабоченно рылись куры, перекликались между собой сидевшие на высоких плетнях голосистые петухи. Изредка медленно проезжала телега, а то и арба с впряженными в нее волами, так же медленно тянулось здесь время, увязая в осенних непролазных лужах, плутаясь зимой в высоких снежных сугробах, а летом дремля в тени, спрятавшись от жгучего солнца.
Сонную тишину местечка будоражил раз или два в день старый райисполкомовский «фордик» — ветеран еще империалистической войны, латаный-перелатанный, паяный-перепаянный. Надрывно кашляя слабосильным моторчиком, конвульсивно вздрагивая расшатанным кузовом, автомобиль тащил за собой тучу такого густого, такого едкого дыма, что люди бросались от него врассыпную, а кто зазевается и вдохнет этого дыма, будет чихать потом до изнеможения. Как только показывался тарахтевший «фордик», почти из каждого двора выбегали собаки, и под их лай, под кудахтанье и визг катился этот механический старикан по улице, к превеликому удовольствию детворы.
С председателем исполкома райсовета, низким и коренастым мужчиной, Светличный быстро нашел общий язык: всю гражданскую войну он прошел с Буденным. Об этом свидетельствовали роскошные кавалерийские усы на круглом, точно арбуз, лице, широкий шрам от шляхетского палаша вдоль лба и горячая, которая не остынет до гроба, любовь к лошадям. Поэтому председатель никогда не ездил на «фордике», а держал рысака и, когда узнал, что Светличный тоже воевал у Буденного, не утерпел, повел гостя в конюшню, чтобы похвастаться конем.
Конь и в самом деле был породистый, чистокровный дончак.
— А ты на грудь, на грудь взгляни! — расхваливал председатель, не отрывая влюбленных глаз от рысака. — А бабки… Потрогай-ка бабки!
У Федька и так разгорелись глаза, он все поглаживал коня по горячей, вздрагивающей коже.
— Вот такого бы рысачка иметь!
Председатель, натешившись конем, наконец повел Светличного к себе в кабинет.
— Знаю, все знаю, — остановил Федька, когда тот стал рассказывать, что вынудило его искать работу. — Ты лучше вот что скажи: гасил когда-нибудь пожары?
— Нет, только поджигал, — искренне признался Федько.
— Ну, и гасить научишься! — сделал категорический вывод председатель. — Раз в лошадях знаешь толк, то и неплохим пожарником будешь! Что главное в пожарном деле? Чтобы лошади исправные были! А наш пентюх довел их до того, что они падать стали. Уже, бывало, и догорит, а они все не едут… Всю команду, паразит, распустил! Давай бери их, сукиных сынов, в руки! — напутствовал председатель Светличного. — Ну, я не прощаюсь, ночевать будешь у меня. Пока подберем тебе квартиру.
Еще издали увидел Федько высокую каланчу, и чем ближе он подходил к ней, тем больше нарастало в нем ощущение, что на ней чего-то не хватает. Наконец понял: пожарника. Каланча стояла посреди пустынного двора, нигде ни души. Справа — огромный сарай с большими двустворчатыми дверьми, за сараем — конюшня, а слева — небольшой приземистый домик с облупившейся штукатуркой. Федько прошел в открытые настежь ворота, которые вряд ли когда-нибудь закрывались, направился к дому.
В просторной комнате висел сизый табачный дым. На полу валялись прелая солома, клочки грязной бумаги, какие-то тряпки, а за столом у окна сидели четверо здоровенных мужчин и резались в подкидного дурака. Они так и замерли, увидев незнакомого человека в кожанке, в блестящих хромовых сапогах. Светличный же, подойдя к столу, протянул руку к рыжему, как огонь, парню, который в это время тасовал засаленные карты, и вместо приветствия кратко приказал:
— А ну-ка, сдай и мне!
— Кто вы будете?
— Сдавай, сдавай, потом скажу!
Выиграл. Сдали второй раз — снова оставил рыжего в дураках. Потом собрал карты, порвал их и выбросил в помойное ведро.
— Вот так! Не умеете играть — нечего и браться! — И снова подсел к столу. — Как же вы, хлопцы, дошли до жизни такой? Грязно, запущенно, хороший хозяин и свинью постыдился бы тут держать.