Таня шла медленно и уже сожалела, что живет так близко от школы: хотелось, чтобы улица была бесконечной, чтобы солнце еще долго-долго не заходило, чтобы ей встречались люди, с которыми она познакомилась за неполные три недели и о которых совсем не знала, живя долгие годы на хуторе.
Вот и школа — большой, просторный дом с широкими окнами, под высокой, еще не успевшей потемнеть соломенной крышей. «Пусть пока что будет под соломой, достанем железа — перекроем», — сказал два года тому назад Ганжа, и все-таки новое помещение школы — самое лучшее строение в селе. И видно его издалека, потому что стоит на высоком холме, обсаженном молодыми деревьями. Возле школы безлюдно: ученики разбежались, взрослые еще не пришли.
Таню встречает только бабка Наталка. Вышла с ведром и тряпкой, приветливо улыбнулась.
— Идите, идите, там уже собрались.
— Началось? — аж похолодела Таня.
— Да где-е та-ам… Михайловна еще того с обеда не привела…
Замужество пошло бабке Наталке впрок, подобрела, реже стала ругаться и кричать, — очевидно, сгоняла зло на старике. Просветительское же влияние деда Хлипавки не очень сказалось на ней: бабка позаимствовала у него всего два слова — «выдумей» да «патимшествуют». Когда какой-нибудь школьник проявлял непослушание, бабка Наталка, угрожая тряпкой, кричала: «Выдумей, я навчительнице скажу!»
А Тане как-то заметила: «Вы с ними построже! А то вы в учительскую, а они патимшествуют по партам, только доски трещат!..»
Бабка выжала тряпку, положила на крыльцо, Тане под ноги.
— Проходите! — промолвила так, словно не тряпку, а ковер постелила. Потому что, признаться, нравится бабке Наталке новая учительница — тихая, скромная, нос не задирает.
В учительской уже сидели Пантелеймон Иванович с женой, а также Колядки — Алексей Григорьевич и Зинаида Кондратьевна. Супруги сидели мрачные и взволнованные, у Зинаиды Кондратьевны даже заплаканные глаза, а Алексей Григорьевич сердито отворачивается от своих коллег. Словно они виноваты в том, что случилось с его женой в третьем «б».
Тане уже все известно, и ей от души жаль Зинаиду Кондратьевну.
Придирчивый инспектор, зайдя в третий «б» класс, вздумал проверять, насколько твердо дети знают времена года. И тут произошло то, из-за чего и плакала Зинаида Кондратьевна.
— Дети! — обратился инспектор к классу. — А ну-ка, кто из вас скажет, как называется последний месяц года?
Дети растерянно молчали. Название месяца выпало у них из головы, хоть убей. Смотрели на учительницу, и как она украдкой ни показывала себе на грудь — грудень, мол, грудень![5] — они так ничего и не ответили.
Окончательно растерявшись, дети плохо отвечали и на другие вопросы инспектора…
И вот он стоит перед ними, учителями тарасовской школы, и вычитывает из блокнота, какие ошибки допустили Пантелеймон Иванович и Зинаида Кондратьевна. Главное, о чем должны заботиться учителя, — это политехнизация, политехнизация и еще раз политехнизация, подчеркивал инспектор. Ученики не только за партами, но и на опытных участках, на полях должны усваивать учебный материал. Не школа, отделенная от села, а школа — производственный участок тарасовского тоза — вот к чему должен стремиться педагогический коллектив!
— Мы должны решительно порвать со старыми традициями, выбросить за борт все буржуазные принципы, классово враждебные представления о школе как о храме науки, покончить со старорежимными методами, все области школьной жизни охватить ударничеством и соцсоревнованием… Еще обращаю внимание уважаемых коллег на недостаточный уровень политического воспитания учащихся. Вот в третьем «б» висит такой плакат: «Жизнь коротка, искусство вечно». Какое отношение имеет это высказывание к нашей пролетарской школе? Чью жизнь имеет в виду уважаемая Зинаида Кондратьевна? Буржуазии или угнетенных масс? Какое конкретно искусство? Если это искусство эксплуататорского общества, так оно не может быть вечным. И случайно ли ученики этого класса не знали, кто такой товарищ Косиор? Может, Зинаида Кондратьевна сама еще классово несознательная?..
— Я комсомолка! А мой отец — пролетарий!..
У Зинаиды Кондратьевны глаза полны слез, она вот-вот расплачется. И поэтому инспектор переключился на Таню:
— Мне приятно отметить, что молодой педагог так хорошо сумела поставить политически-классовое воспитание учеников. Ольга Михайловна не ошиблась, взяв Светличную к себе в школу. Об этом я доложу в райнаробразе…
Инспектор уехал, учителя стали выходить из школы. Колядки, оба красные, взволнованные, побежали в класс — срывать, очевидно, плакат. Таня, попрощавшись с товарищем Ольгой, пошла домой.