— Ну как живем?
— Да как вам сказать…
— Хлеб жуем?
— Да жуем, пока вот эти еще не выпали, — показал Васильевичу крепкие зубы.
Подошел Твердохлеб. Враждебно посмотрел на Приходька, стал так, чтобы хотя бы плечом отстранить Гинзбурга от «подозрительного элемента».
— Товарищ Гинзбург, пойдемте ночевать ко мне!
— К тебе?
Гинзбург немного помолчал, взглянул на Васильевича, Даниловну, которая снова выглянула из-за спины мужа, ласково улыбаясь, и в его глазах зажглись лукавые огоньки.
— Хотел бы, Володя, пойти к тебе, но меня уже пригласили. Так что извини.
У Володи от неожиданности брови удивленно приподнялись, нижняя губа отвисла. Он громко выдохнул воздух, словно собирался хлебнуть кипяток, судорожно проглотил слюну.
— Товарищ Гинзбург, на пару слов!
Отвел Гинзбурга в сторону, испуганно зашептал:
— Да вы знаете, кто это?
— Кто?
— Без одного дня кулак! Он хочет вас опутать!
— Так сразу и опутать? — не удержался от смеха Гинзбург.
— Товарищ Гинзбург, не ходите!
— Ничего, Володя, ты не беспокойся, кулака он из меня за ночь не сделает, — утешал Твердохлеба Гинзбург. И уже к Ганже, равнодушно крутившему цигарку, словно его это все и не касалось: — Идите, товарищи, домой, а мы с Николаем Васильевичем уже как-нибудь сами доберемся до его хаты.
— Доберемся, как не добраться, — подтвердил Приходько.
Ошеломленно посмотрев вслед Гинзбургу, Володя пристал к Ганже:
— А почему вы его не остановили?
— Зачем?
— Как зачем? — захлебывался Володя. — Они же пошли к нашему классовому врагу!
Ганжа долго не отвечал. Медленно достал из кармана спички, еще медленнее зажег цигарку, затянулся несколько раз. Только тогда посмотрел на Володьку словно от дыма прищуренными глазами, сочувственно вздохнул:
— Эх, Володя, Володя! Ты один в селе останешься и тогда будешь искать классового врага!.. Ну чего ты, крестник, так глядишь на меня? Иди к Марийке, потому что она уже все глаза проглядела, ожидая тебя. Да не смотри на меня так, а то, ей-богу, испугаюсь!
Володька, рассердившись, даже не сказал «спокойной ночи». Бежал домой сломя голову. Влетел в комнату, накричал на жену, которая и в самом деле не спала:
— Чего ждешь! Что я, маленький?!
Сорвал с себя ремень, швырнул на скамью, насупленный сел к столу, не глядя на Марийку, бросил:
— Давай уже есть, что ли…
Маруся накрывала на стол, а слезы из глаз кап-кап, а ровный, сморщенный носик обиженно шмыг-шмыг, как у дитяти. Весь вечер ждала его, прислушивалась к каждому шагу, каждому шороху, а на слова свекрови: «Ложись, дитя, время позднее» — отвечала: «Сейчас, мама, сейчас, вы спите». А сама к окну. Мечтала: вот он войдет, ласково улыбнется, приветливо шепнет: «Здравствуй, Марийка!» И она, замирая от счастья, обнимет его, прижмется пылающей щекой к его холодному с мороза, твердому, как осеннее яблоко, лицу…
Думала… А оно вишь как получилось!..
И уже лезут в голову разные мысли, что он ее разлюбил, что она надоела ему. Пошел в клуб, а ее не взял с собой. Ну и что же, если она уже раз видела этот спектакль! Посмотрела бы еще, места не пересидела бы. Да и не спектакль ее интересует, а Володя!
Володьке уже еда не еда: заметил на лице жены слезы. Виновато заморгал глазами, сказал, чтобы как-то оправдаться перед Марийкой:
— Я с дядькой Василем поссорился… И тот… Гинзбург не захотел у нас ночевать… Хотя я его и приглашал…
Поднялся, смущенно потоптался на месте, обнял жену:
— Ну, успокойся… Давай спать…
Уже лежа в постели, рассказал ей все по порядку. Марийка, прижавшись к его плечу, слушала и не слушала: была счастлива, видя, что Володя не разлюбил ее. А это было самым важным, самым главным для нее, потому что все классовые противоречия мало интересовали ее — это дело мужчин, а не женщин. Поэтому потянулась к нему, тихонько попросила:
— Поцелуй меня… Как когда-то целовал…
А потом, прижавшись к нему, мгновенно уснула, маленькая, худенькая, успокоенная.
И Володьке совсем было бы хорошо, если бы не мысли о Гинзбурге, мысли, от которых он никак не может избавиться, и ощущение незаслуженной обиды. А Гинзбург, даже не подозревая, что он стал невольным виновником испорченного Володиного настроения и Марийкиных слез, преспокойно сидел за столом с Васильевичем.