„Неужели он?! Не иначе, бог Усахатиман услышал мои молитвы!“
Обрадованный Дзицуноскэ разузнал имя старого монаха, дорогу к долине Ямакуни и как безумный помчался к врагу, хотя для дальней дороги время было не раннее — два часа пополудни. К девяти часам вечера он добрался до деревни Хида. Хотел было сразу же пойти к пещере, но передумал — лучше не торопиться. На постоялом дворе провел беспокойную ночь. Рано утром встал, легко оделся, чтобы в поединке было удобнее, и отправился к скале.
У входа в пещеру Дзицуноскэ обратился к каменотесу, выносившему осколки:
— Здесь должен находиться монах-отшельник по имени Рёкай. Есть такой?
— Как же ему не быть здесь? Почтенный Рёкай вроде как хозяин этой пещеры! — засмеялся в ответ каменотес.
„Вот-вот сбудутся мои надежды! — Радостно билось сердце Дзицуноскэ. — Но не надо суетиться“.
— А что, вход в пещеру один? — спросил Дзицуноскэ и подумал: „Как бы Рёкай не удрал“.
— Ну да. Именно для того, чтобы сделать второй, почтенный Рёкай так мучится, — ответил каменотес.
Дзицуноскэ был счастлив: наконец-то нашелся смертельный враг, которого он искал долгие годы. Итикуро теперь здесь, как мышь в мышеловке. „Пусть рядом с ним кто-то я есть, убить его не представит труда“, — подбадривал себя молодой самурай.
— У меня к тебе маленькая просьба. Сходи скажи господину Рёкай, что его желает видеть человек, специально прибывший издалека.
Каменотес скрылся в пещере, а Дзицуноскэ намочил штырь, которым меч крепится к рукоятке.[15] Он попытался представить себе, как выглядит его противник — ведь встретится с ним впервые. „Хотя говорят, что Рёкаю за пятьдесят, но он, наверное, крепкого сложения, раз руководит такими работами. Говорят также, что в молодости он прекрасно владел оружием, нужно быть настороже“.
Но вот Дзицуноскэ видит: из пещеры выходит монах в рубище. Точнее, не выходит, а, словно жаба, 'выползает. И на человека не похож — скелет. Дзицуноскэ посмотрел на эти кости, на ноги от колен до ступней сплошь в язвах и, не выдержав, отвернулся. Сохранившиеся лохмотья выдавали в этом старце монаха, но над морщинистым лбом свешивались длинные космы.[16] Моргая выцветшими глазами, старый монах всматривался в Дзицуноскэ.
— Мои глаза стали слабыми, и я не могу понять, кто вы, — сказал он.
В тот миг, когда перед Дзицуноскэ предстал этот старец, решимость его поколебалась. В глубине души Дзицуноскэ ожидал встретить злодея, вид которого вызвал бы в нем глубокую ненависть. Но перед ним сидел на коленях полуживой старик, уже почти не человек. Дзицуноскэ почувствовал отчаяние. Решимость его исчезала, он попытался вернуть ее.
— Это вы Рёкай? — спросил он старца.
— Да, это я. А кто вы? — Старик с недоумением смотрел на молодого самурая.
— Значит, Рёкай это вы. Даже обрядившись в одеяние священника, вряд ли вы можете забыть меня. Вас в молодости звали Итикуро. Вы убили своего господина — Накагава Сабуробэ и скрылись. Помните, наверное? Я сын Сабуробэ — Дзицуноскэ. Вам не убежать, готовьтесь к расплате! — Дзицуноскэ старался говорить бесстрастно, чтобы голос не выдал жалости: Итикуро принял эти слова спокойно:
— Значит, вы — господин Дзицуноскэ, сын Накагава? Действительно, человек, который убил вашего отца и скрылся, — это я, Рёкай. — Старый монах говорил так, как будто был рад встрече с сыном своего хозяина и не чувствовал себя преступником, которому грозит отмщение.
Дзицуноскэ же подумал, что старик хочет обвести его вокруг пальца.
— Десять трудных лет искал я тебя, убийцу моего отца, чтобы снести голову с твоих плеч! Наконец мы встретились. Теперь, как и положено, честно сразимся, — сказал Дзицуноскэ.
Итикуро ничем не проявил беспокойства. „Конечно, жаль умирать, не увидев законченным дело всей жизни, — думал он. — Ждать конца работ остается меньше года. Но час возмездия пришел…“ Итикуро готов был умереть.
— Уважаемый Дзицуноскэ! Убейте меня. Вам, вероятно, довелось слышать о том, что подлый Рёкай, дабы замолить грехи свои, стал прорубать туннель в скале. Я этому отдал девятнадцать лет жизни, осталось доделать только десятую часть работы. Пусть я умру, другие скоро завершат ее… Быть убитым вашей рукой и принесенным в жертву ради успешного завершения туннеля[17] — вот все, чего я хочу, — сказал Итикуро, мигая невидящими глазами.
Молодой самурай чувствовал, что ненависть безвозвратно покидает его. Монах же, тело и душу которого терзало раскаяние, готов был распроститься с жизнью в тот самый момент, когда Дзицуноскэ назвал себя, но самурая обуревали сомнения: месть ли это — отнять жизнь у старика, наполовину мертвого? Однако, не совершив мести, просто так закончить многолетние скитания и вернуться в Эдо — в этом нет никакого смысла. Мало того, придется оставить и мысли о восстановлении чести своего рода. Дзицуноскэ подумал о том, что жизнь этого человека все равно надо оборвать — если не из мести, то из расчета. Но убить человека из трезвого расчета, не чувствуя к нему горячей ненависти, — это отвратительно! Надо воскресить в себе злобу к этому безответному противнику и убить его…
Но тут, почуяв недоброе, из пещеры выбежали несколько каменотесов. Загородив собой старого монаха, они стали упрекать Дзицуноскэ:
— Чего вы хотите от него?
На лицах рабочих была ясно выражена решимость отстоять жизнь Итикуро.
— Есть причины, побуждающие меня отнять у него жизнь! Наконец-то я нашел его, и сегодня осуществится мое заветное желание. Лучше не мешайте мне! Я не посмотрю на то, что вы — посторонние люди, — сурово сказал Дзицуноскэ.
Подошло еще несколько рабочих, собрались прохожие. Они окружили Дзицуноскэ, не давая ему прикоснуться к Итикуро.
— Убивать или не убивать — так можно говорить о человеке этого мира. Вы сами видите — господин Рёкай облачен в монашеские одежды, он принял постриг. Мы, жители семи деревень долины Ямакуни, с почтением взираем на него как на вернувшегося в наш мир бодисатву! — горячо говорили люди. Некоторые заявляли даже, что убить старца — желание кощунственное и неосуществимое.
При виде того, как защищают монаха, ярость охватила Дзицуноскэ. Самолюбие самурая не позволяло ему уйти так просто.
— Даже принятие монашеского сана не может снять такого тяжкого преступления, как убийство господина! Я не пощажу никого, кто помешает мне отомстить за убитого отца! — С этими славами Дзицуноскэ вытащил из ножен меч.
Все вокруг тоже приготовились к бою. Но в это время послышался хриплый голос Итикуро:
— Люди! Усмирите страсти! Я хорошо знаю, что должен быть убит. И ход через скалу я рубил ради искупления своих грехов. Мое последнее желание сейчас: чтобы это полуживое тело умерло от руки того, кто чтит память отца. Вам не надо препятствовать…
Сказав это, Итикуро, выбиваясь из последних сил, пополз к Дзицуноскэ.
Крестьяне не раз убеждались в упорстве Итикуро и понимали, что бесполезно мешать этому человеку. Но в этот момент из толпы вышел старший каменотес. Он остановился перед Дзицуноскэ и сказал:
— Досточтимый самурай! Вы, вероятно, изволите знать, что почтенный Рёкай почти двадцать лет пробивал сквозь эту скалу ход и для исполнения своей великой клятвы не жалел ни живота, ни души. Как бы велик ни был его грех, но, наверное, невыразимо досадно ему не увидеть свою клятву исполненной до конца. Все собравшиеся здесь просят вас: доверьте нам жизнь почтенного Рёкая хоть ненадолго — пока не закончим рубить туннель. Как только пройдем туннель до конца, поступайте с ним по вашему усмотрению.
— Верно! Верно!..
Все единодушно поддержали старшего.
15
Обычно перед началом поединка деревянный штырь омачивают, чтобы он разбух и плотнее скреплял меч с рукояткой.
17
В древние времена существовал обычай: при возведении мостов и других крупных сооружений в качестве жертвы богам замуровывать тело человека в фундаменте.