Потом батюшка сказал, что мне надо исповедоваться. Исповедь была краткой. Я не умел а исповедоваться и даже ответы на те простые поставленные мне вопросы были почти подсказаны. Батюшка упомянул огрехах, неведомых мне самой или забытых, и дал мне разрешение.
«Как ты себя чувствуешь?» — спросила Тоня, когда вечерняя служба была уже окончена. «Хорошо», — ответила я. «Слава Богу», — сказала Тоня, точно с неё свалилась какая‑то тяжесть.
Все легли спать. Я тотчас же уснула: так легко и спокойно было у меня на душе. Батюшка не спал, и когда я просыпалась ночью, к слышала за стеной часто повторяемые слова: «Боже, очисти мя грешного!…»
И если я чувствовала себя в эту ночь безмятежно, как младенец, то тот труд, который он брал на себя, не был крещением младенца, он, несомненно, ощущал и всю тяжесть тяготевших на моей душе за прошедшую жизнь грехов «вольных и невольных», «ведомых и неведомых», и тот хаос, который все ещё царил в ней, и ту борьбу враждебных сил, которая могла умолкнуть лишь под действием призываемой им благодати…
Меня разбудили в четвёртом часу утра.
Перед началом богослужения батюшка просил меня назвать имена тех людей, которых мне хотелось бы помянуть за литургией. «Они будут заочными участниками», — сказал он.
Богослужение, которое решил батюшка совершить в тот день, было необычным. Он соединил службу, совершаемую при крещении, со службою, посвящённой мученицам Вере, Надежде, Любови и матери их Софии.
Эго придавало всей службе особенный смысл. Здесь я впервые услышала чудесный тропарь: «Агница Твоя, Иисусе, Вера зовёт великим гласом: «Тебе, Женише мой, люблю и Тебе ищущи, страд альчествую…»
Глубочайшая связь между той и другой службой раскрывалась в словах: «сраспинаются и спогребаются крещению Твоему».
Батюшка делал все спокойно и просто, но с такой внутренней силой, которая казалась почти невероятной в человеке. Надо было только во всём, до мельчайших подробностей, исполнять его волю, как он исполнял волю Божию.
Ничто не было условностью. Внутреннее и внешнее сливались воедино. Так распускаются листья на деревьях, так приходят жизнь и смерть, так совершается всякое дело Божие на небе и на земле…
Батюшка попросил меня стать на колени, сложить крестообразно руки на груди и прочесть вслух Символ Веры.
После совершения таинства Крещения батюшка сам принёс приготовленную для меня новую одежду и сначала приложил её к образу Божией Матери, потом дал мне приложиться к ней и лишь после этого позволил надеть.
Этими действиями батюшка наглядно показал мне, что с этого момента весь мир для меня освящён, и всё, что я вижу и имею, я получаю вновь, как любовь Божией Матери.
После того, как я надела платье светло–голубого цвета, батюшка принёс два креста. «Вам хотелось иметь деревянный крест, — сказал он (я писала об этом желании Тоне четыре года назад), — это очень хорошее желание. Но я ещё раньше берег для вас этот крест. — Батюшка вынул при этом старинный серебряный крестик. — Он находился у нас на Солянке в алтаре. Деревянный крест, — он достал при этих словах небольшой деревянный крест с изображением распятия, — вы будете носить. Пока ваше крещение должно оставаться в тайне, можно его прикалывать. А тот, другой, пока спрячьте».
Батюшка надел на меня крест поверх платья, и так я носила его до отъезда.
К принятию Святых Тайн я была так же не подготовлена, как и к исповеди, и в тот момент, когда надо было подойти к Чаше, я как‑то растерялась, так что батюшка сказал Тоне, чтобы она взяла меня под руку.
Когда всё было кончено, батюшка обратился к присутствующим с несколькими словами. Он хотел, чтобы они хорошо запомнили этот день и всё то, свидетелями чего они были.
«Пришла ко Христу душа, которая так долго к нему стремилась», — сказал он. На глазах его были слезы…
Между тем приехала Л. Благословив её, батюшка сказал: «Поздравляю вас с родной сестрой. Вы из одной купели, и бли же вас быть никто не может».
Перед моим отъездом батюшка дал мне с собой три больших цветка хризантемы.
«В момент вашего крещения, — сказал он, — мне явилась душа вашей мамы».
Прощаясь, батюшка подвёл меня к окну, из которого вид нелись купола Троице–Сергиевой Лавры (тогда закрытой) и сказал: «Вас принял Преподобный Сергий».
Этими словами он не только указал на ту внутреннюю глубокую связь, которая отныне существует для меня с Преподобным Сергием, но и на то, что все, совершенное им, было совершено с помощью и благословением Преподобного Сергия.