С того дня, как купил Олег Ивашке свейскую броню, забрал он его в Детинец в дружину и всё больше при себе держал. Видать, приглянулся ему парень и силой и хваткой. Может, напоминал Олегу, каким тот сам был в отрочестве.
Привечая Ивашку, Олег и не думал, что тем входил в доверие к Доброгосту и через него к другим кончанским старостам и знати новгородской.
— Не по крови варяжской Олега судить будем, а по делам, — говорил Доброгост. — Нынче он Новгороду служит.
Старосты кончанские с ним соглашались, поддакивали:
— Да, по всему видать, не на день, а навсегда князь с нами. Не с оглядкой на прошлое живёт...
Однажды Ивашка привёл в княжьи хоромы мальчика лет семи, вихрастого, босого, в рваных холщовых портах и латаной рубахе. Олег в недоумении посмотрел на него, потом перевёл глаза на Ивашку:
— Чем он тебе приглянулся?
— Ты послушай его, княже, — промолвил Ивашка. — Ну-тка! Да ты не бойся, — подбодрил он мальчишку.
Тот вытащил из-за пояска тростниковую свирель, приложил её к губам, и музыка, тихая и ласковая, как ясный утренний рассвет, разлилась по горнице.
Замерли отроки, притихли бояре, закрыл глаза Олег, а свирель выговаривала-пела. Но вот мальчишка опустил дудочку, и Олег очнулся.
— Как зовут тебя и чей ты сын?
— Он из погоста, какой ярл Гард ограбил. Отца у него нет, убили, а мать умерла, — поспешил ответить Ивашка. — А зовут его Свенельд.
Помрачнел Олег, погладил мальчика по вихрам, сказал:
— Отныне ты, Свенельд, станешь жить с княжичем Игорем, товарищем ему будешь. А тебе, Ратибор, — обратился он к воеводе, — мой наказ: грамоте и ратному бою его обучай, как и княжича Игоря. Пусть добрый воин из него получится...
Перед самым рассветом застучали в било. Ему вторили на всех новгородских концах. Пока Олег одевался, Ивашка уже с новостями прибежал:
— Клети гостей греческих лихие люди почистили. Сторожа связали, товары унесли. След к воде ведёт.
Сколько лет прожил Олег в Новгороде, но такое впервые случилось, чтоб в самом городе разбой над гостями учинили. Купцы иноземные всегда были у Новгорода под защитой.
— Не иначе свои воровством промышляли, — продолжил Ивашка, — тропинкой меж банями уходили, а там на тот берег переправились...
Олег едва показался на вечевой площади, а народ уже собрался, волнуется, шумит:
— Стыдно, князь, Новгород гостей обидел!
— Такое досель было неведомо!
— Люд торговый город стороной обходить будет!
Доброгост сказал Олегу:
— Видать, хмельные были.
Олег ответил резко:
— Хмель не отговорка, нам дурной славы не надобно.
Народ горланил, требовал:
— Как судить их станем, князь?
— Вашим судом, люд новгородский! — ответил Олег и покинул вечевую площадь.
А народ кричал грозно:
— Смерть! Смерти достойны!
Такой приговор не удивлял Олега. Так карали воров и у них в Упландии. Смерти достойны посягнувшие на чужое и здесь, на Руси, ибо государство, где воля татям, не имеет крепкой власти...
Изловили воров к полудню. Они прятались в овине, на краю новгородского посада. Двух гулящих новгородцев приволокли на вечевой суд. Доброгост сказал:
— Утопить их в Волхове другим в острастку!
И вече поддержало старосту:
— Так и впредь будет, кто Новгород опозорит!
У князя Юрия тын высокий и насыпь земляная со рвом, а за оградой бревенчатые хоромы, постройки разные, изба для дружины — она у него в три десятка, — конюшни, загон для скота.
У ворот днём и ночью два гридня дежурят, на них кольчуги кожаные с медными наклёпками. На дружинниках штаны кожаные, железные шлемы прикрывают головы. Оружие — копьё да меч, а щиты из медвежьей шкуры.
Дружинники все бородатые: не поймёшь, молодые они или старые?
Князь Юрий о дружине мало печётся, воевать забыл когда и ходил. Она у него разве что для охраны подворья и сбора дани.
В полюдье князь ездил зимой: до погостов по морозу на санях только и доберёшься — кругом болота, глухомань непроезжая. За данью ехать — без дружинников не обойтись. Какие смерды добром не отдают, у тех силой забирают.
Иногда на правеже князь целые погосты ставил босыми на снег. Помёрзнут — последнее отдают.
Три лета назад князю Юрию в отместку усадьбу сожгли, так он пожогщиков[59] не искал, смердов со всех погостов согнал, заново отстроился, а мужикам в науку изрёк:
— Вдругорядь, чем огонь высекать, думать будете.
Утром и вечером князь неторопливо обходил двор и единственным оком доглядывал за всем зорко. Поругивал тиуна и стряпух, в поварне пробовал из котла: им дай волю, они княжье беречь не станут, а Юрий дружину кормил всё больше кашей из драного зерна, без мяса, дворне же и того не перепадало.