Лада не видела Олега, а он пустил своего коня наперехват Буяну, успел поймать его за узду уже у самого леса.
Подскакали гридни, Лада соскочила на траву. Олег велел хмуро:
— Отведите коня на конюшню.
Торопливо подошёл Урхо, погладил княгине руку и, глянув Буяну в глаза, повернулся к Олегу:
— Князь, вели снять седло.
— На конюшне расседлают.
Однако лопарь не унялся:
— Вели, князь!
Олег повернулся к гридню:
— Исполни!
Гридень освободил подпругу, снял седло и войлочный потник, бросил их на землю. Урхо опустился на колени, провёл ладонью по войлоку. Неожиданно рука его замерла, чтобы тут же вытащить большую рыбью кость. Совсем помрачнел Олег, тяжёлым взглядом повёл по воинам:
— Кто Буяна седлал?
Голос сделался хриплым, суровым.
Молчали дружинники.
Князь снова спросил:
— Кто привёл Буяна?
Молодой отрок шагнул наперёд:
— Князь, я взял его у коновязи уже осёдланного.
— Ты, Рогволод?
Олег круто повернулся, ушёл молча, а вечером сказал Ладе:
— Злой умысел в том зрю.
Лада согласилась:
— Не против меня, князь, против тебя.
— Где недруга искать? Может, кто из конюхов? Но мало ли люда на конюшне бывает! Одно знаю: есть у нас, Лада, враги коварные. Изловили тиуна и конюха, сбежал боярин Олекса, а может, их люди сызнова чего замышляют. Но мы сыщем их!
По теплу из Итиля в Киев пробиралось хазарское посольство.
От Итиля по землям Хазарии, Задонью доехали к Саркелу. А как реку преодолели, то поехали по южной окраине лесостепи. Всё левобережье пересекли. Править посольство[102] хаканбек поручил седобородому Рувиму, чиновнику опытному, многознающему.
— Ты, — сказал ему хаканбек, — в Константинополе и Херсонесе бывал, на Востоке с ханом бухарским и шахом персидским речи вёл, теперь отправляйся в Киев и заключи с Олегом договор.
— Мой мудрый повелитель, каких выгод мне искать у киевского князя? — спросил Рувим.
— Ты стар, Рувим, но глаза твои ещё хорошо видят, а уши слышат. Разве ты не знаешь, каганат заболевает и скоро не будет представлять угрозу для своих соседей? А ты знаешь тому последствия? Нас уже не боятся русы, они разбили Аюба и разорили наши поселения на рукаве Саркела. Если Русь и дальше продолжит войну с каганатом, нам не станет платить дань всё левобережье.
— Но, мудрый повелитель, чего хочет каганат от Олега?
— Ты должен уговориться с ним, что земли правобережья принадлежат Киеву, а на левом берегу всё наше, и тогда будет вечный мир между Русью и каганатом.
— Но согласится ли князь Олег? Он, мой мудрый повелитель, вкусил плоды побед над арсиями.
— Оттого, Рувим, я и посылаю тебя. Ты хитёр, как лис, и убедишь Олега. Грози ему печенегами и нашим союзом с ними.
— Я сделаю всё, мудрый повелитель, как велишь ты, да поможет нам великий Яхве.
Ночью ударили в набат. Били долго и тревожно, разбудив весь Киев. Олег подхватился с мыслью: «Печенеги!» Но тут же через слюдяное оконце разглядел зарево пожара, и от того тревога не уменьшилась. В деревянном городе с крышами под соломой и тёсом только дай разгуляться пожару — выгорит пол Киева.
Выбежал Олег на крыльцо и враз понял: горят хоромы боярина Любомира. Князь заторопился на пожарище. Мимо уже бежали гридни, княжьи холопы, челядь с бадейками, баграми.
Когда Олег явился, здесь уже собрался весь Киев. Выстроившись цепочкой до самого Днепра, передавая из рук в руки бадейки с водой, лили на огонь. Иные баграми раскатывали брёвна, сбивали пламя. И ни лишней суеты, ни криков.
Сам боярин Любомир работал со всеми. Успел бросить Олегу:
— С поварни началось. Видать, с вечера печь не загасили, а головешка вывалилась!
И снова за багор взялся. А Олег с гриднем кинулись огонь от конюшни отсекать, лошадей выводить. Кони дико храпели, взвивались, рвались с недоуздков...
К утру пожар загасили, не пустили разбушеваться, а уже через неделю боярское подворье расчистили, застучали топоры.
Всем миром ставили боярину Любомиру хоромы. Появлялся здесь и Олег: подносил доски, брался за пилу, распускал брёвна. В стороне на кострах в больших котлах варили еду работному люду, а к вечеру выкатывали бочонок медовухи, каждому по чаше доставалось.
Олег давно познал обычай русов приходить друг другу на выручку. Погорел боярин ли, мастеровой либо кто иной, и тут же сообща брались за дело.