До отъезда два часа. Антонина Сергеевна вызвонила автобус, прикрепленный на сегодня к отделу культуры, поехала за линию, в Черемиски, за Калерией Петровной. Заодно заглянет в Дом культуры.
Паня Сковородников, первый день директор черемискинского Дома культуры, в комнатке под лестницей выслушивал наставления Антонины Сергеевны.
— …Это ладно, а с худруком мне как? — спросил он. — Илья-то, считай, ушел.
— Разговоры одни, никуда он не уходит.
— Сегодня был… говорит, принято решение, буду директором нового музея, еду в Москву выбивать что-то… Или на кого-то заявлять? Бороться, короче.
Антонина Сергеевна набрала номер мужа, спросила об Илье. Без тебя-то вопрос с музеем мариниста не решат, лукаво ответил муж. Лишь приняли к сведению названную вдовой художника кандидатуру Ильи Гукова.
Антонина Сергеевна простилась с Паней и отправилась дальше в свой обход. Антонина Сергеевна прощалась со своим давним делом. С понедельника она председатель райисполкома, Тихомиров переходит на ее место в отдел культуры. Муж попросился на место Пал Палыча в черемискинский совхоз, не захотел быть ее заместителем в райисполкоме.
На первом этаже в приемной опустевшей черемискинской больнички чаевничали Калерия Петровна и отец Васи Сизова, одноногий человек с благородной серебряной головой.
Калерия Петровна показала свои приобретения. Выдержка из выступления Ленина на VII Всероссийском съезде Советов о борьбе с вошью, с сыпным тифом. Еще один мандат Федора Григорьевича. Выцветшие тетради, в них Федором Григорьевичем, школьным врачом по совместительству, в 1946―1951 годах писались карты развития детей. Открыла желтую, шершавую страницу с надписью поверху «Панов Юра». Выложила раскрытую тетрадь на стол перед Антониной Сергеевной, с той же значительностью выложила фотографию, где под деревом сидели Сизов-старший, уже тогда с седой головой, его сын Вася и Юрий Иванович, мальчики с чубчиками, в футболках и сатиновых шароварах, а сбоку присела птичкой горбатенькая женщина, завклубом комбината.
— Мою фотографию уберите из экспозиции, — сказала Антонина Сергеевна. — Музей-то мне подначален.
— Вот Полковников принес свою фотографию, — показала Калерия Петровна. — Отнюдь не просили, кстати говоря. Может быть, ее и поместим… Но рядом с Юриной только твою, Тонечка. Пойдем чайку попьем перед дорогой.
Из трех комнат пристройки одну занимала Бурцева.
Мать Пани Сковородникова, старушка в фартуке, подвязанном под мышками, каждый день приходившая помогать Бурцевой с ребенком, поила чаем Кокуркина. Нахваливала Бурцеву:
— У другой еще лапти за углом не сгнили, а шляпу наденет: я барыня с образованием. А наша пирог живо завернет и клубнику развела.
Бурцева тут же кормила ребенка грудью.
— Ужас я какая оказалась молочная. Ребенок не высасывает, живу с отсосом, — она показала склянку с резиновой грушей, — а как поленишься, накопится, грудь болеть начинает. Надо же какая молочная! — повторила Бурцева с гордостью за свое удивительное при ее худобе женское качество.
Бурцева не была красавица с ее крупными кистями рук, большими губами и носом, так смотрится человек в самоваре. Но сейчас стала миловидна, посвежела, исчезли прыщи со лба. Она осталась худа, но в ее движениях не стало вихлянья, наводившего прежде черемискинских на мысль о ее нервности и связанной с этой нервностью и худобой некой патологической притягательностью для мужчин.
Видимо, вправду говорят, что Паня отец ребенка, подумала Антонина Сергеевна. Еще одно последствие спектакля о Федоре Григорьевиче.
Пятница, конец дня, Гриша закончил обход завода и вернулся к себе. Увидел в приемной Сашу, покивал: «Заходи». Выслушал его стоя. Сашу берет к себе Ушац. Саша советует взять в лабораторию надежности технолога из аппаратного цеха и мастера из тележечного.
— На что он нужен, парнишка-то… Пятерку не добавили, ушел из отдела, — Гриша покачал головой.
— Надо добавить тридцать или пятьдесят. С технологом сложнее. Я спрашивал — не хочет в лабораторию. Говорит, стар для перемен. Ветерана — того непременно оставить.
Проводив Сашу, он снял халат, уложил в сумку и вышел.
Минут через сорок он был на подмосковной станции. По путям добрался до отдельно стоявшего оборотного депо — кирпичного здания с полукружьями над воротами. На канавах два электровоза. Один заправлялся песком: помощник машиниста, согнувшись, шел по крыше. Второй электровоз, с опущенным пантографом, был тихий и темный. Гриша, еще не видя номера, знал, что поймал нужную машину. Подходя, он вынул из сумки тетрадь, заглянул и сверился с номером электровоза — вот она, попалась, которая кусалась. Надел халат, достал из сумки инструмент, в начале лета брошенный Колей в мусорную урну возле метро «Текстильщики» и оттуда добытый Гришей.