— Давай первую программу.
— Сразу бы сообщение. По всем каналам!..
— У него первая.
Бой курантов, гимн. Подтянулись к окну, дослушали. Приемник хрустнул с костяным звуком. Ударила музыка, оглушила — то юнец повернул ручку до упора. Кинулись танцевать, будто согреваясь под синими морозными зарницами. На Юрия Ивановича грудью налетела женщина, ее толкал Эрнст в руки другу. Женщина вцепилась в Юрия Ивановича, дрожала, говорила беспрестанно, начинала смеяться вдруг, раскачиваясь и закидывая голову. Вспыхнули синим ее зубы.
Вырвавшись из ее рук, Юрий Иванович позвал своих, пошел. Они догнали его за домами, шумные, распаренные, повернули в кустарник.
— Напрямик! — загнанно говорил Гриша. — Там деревня!.. Не знаю названия!
Из кустов выкатились на железнодорожный путь, заросший, местами рельсы терялись в траве.
— Вот он где продолжается, наш меридиан! — сказал Юрий Иванович, напоминая известную в уваровском землячестве историю, как школьниками при занятиях на местности они привели Калерию Петровну к заброшенной железнодорожной ветке: нашелся, нашелся проходящий через Уваровск меридиан.
— Вынырнул наш меридиан! — весело хрипел Гриша. — Сейчас Додика встретим! Павлика! Володю Буторова! А Сашу Албычева — нет! Жалко! Характер, умница.
— Наш меридиан! — кричал Андрей Федорович. — Ура!
Брошенная ветка пересекала шоссе. Остановили рефрижератор. Юрий Иванович пожал руки друзьям, взобрался в душную кабину.
Он проснулся на улицах Москвы.
До двенадцати он пробыл в редакции, писал письма, рассчитался с секретариатом, подчистив и сдав материалы в номер. Убравши со стола, Юрий Иванович позвонил Лапатухину. Рудоля дома не ночевал, сказала одна из старушек.
Позвонил домой. Доченька его откликнулась тотчас, будто поджидала отца. О Гришином мальчике не знала. Вызвалась приехать на Цветной бульвар.
Юрий Иванович поехал в деповское общежитие. Комната Коли пуста. Ночевал, сказала о Коле дежурная. Юрий Иванович сходил в депо, спрашивал в колесном цехе. Суханов на линии, отвечали, может, и спит, кто его знает, ему и ночь приходится ловить локомотивы для замеров.
Из депо он поехал к Лапатухину. Двери с бронзовой ручкой, на площадке запах сдобы. Открыла старушка в чепце и кружевном переднике, таких старушек рисуют на картинках к сказкам братьев Гримм. Старушка была умилительна со своей правильной речью и домашним «Рудик». Старушка провела в свою комнатушку, опрятную и беленькую, в кружевах, как она сама.
Колю-зимнего старушка знала, был он третьего дня с мальчиком. Да, да, скуластый такой… Поколебавшись, старушка сказала про пустые бутылки из-под шампанского. Шампанским Лапатухин потрафлял своим благородным замашкам в короткие дни благополучия.
Пешком добрался до Цветного бульвара. Здесь сидела дочь на скамейке, где два раза в неделю сиживал Гришин сын, застенчиво прикрывая ладошкой букетик, как свечечку, а тем временем дочь совершала прыжки с криками: «Ха-ха!», по системе балерины Алексеевой раскрепощая личность.
— Буду здесь ждать его, — сказала дочь, глядя покорно на отца. — Я его не люблю. Он меня любит.
Юрий Иванович наклонился, щекой коснулся ее волос. Помедлил, нежно и жалостливо вдыхая запах ее головки, чуя в нем запах материнской ситцевой кофточки, запах чулана, где стены были увешаны пучками зверобоя, пижмы, сушеной калины. Запахи далекого дома, на месте которого ныне стоит трансформаторная будка.
С Цветного бульвара он приехал в Дом журналиста. Постоял, рассматривая людей в полумраке кафетерия. Спустился в пивной бар. Дымили рты, тянулись к кружкам. Металлические колпаки абажуров втягивали дым.
Он вышел на улицу. Через раскрытое окно овощного магазина он увидел очередь. Стояли за бананами, все больше старушки; вернутся в свои комнатки, завернут бананы в тряпицу и — в тепло, а там заберутся под пледы, под одеяла и предадутся снам в тишине. Двери и стены держат напор города, где смешались скрежет столкнувшихся на Волгоградском машин, ругань супругов: «Ты мне жизнь обкарнал, кретин!», хрип роженицы, миллионы голосов, растекающихся по телефонным проводам, шлягеры Михаила Пляцковского, гул автолавины на улице Горького. Вспомнил о дружбе Лапатухина с сотрудниками газеты «Советский спорт». Добрел до пивной, излюбленной спортивными газетчиками. Оттуда на Покровку, спрашивал о Коле и Лапатухине «у рельсов», так называли пивную возле трамвайной остановки, спрашивал в пивной «у мебельного».