Конец зимы и весну — до возвращения лесничего из больницы, он перенес операцию и поправился, — Юрий Иванович жил у Калерии Петровны. К ней, сломленной вероломством сестры и бегством Лохматого, Юрий Иванович теперь относился, будто к старшей сестре; вставал раньше нее, ставил чайник и разогревал вчерашнюю кашу, бывало, только что не силком приводил на занятия географического кружка, гладил ей платья и тогда же отнес подшить белые чесаночки. Она похудела, как-то потемнела лицом; однажды Юрий Иванович, дожидаясь ее в доме у Федора Григорьевича, слышал, как завклубом мелькомбината, горбатенькая пожилая женщина, бывшая княгиня, говорила Федору Григорьевичу:
— Лера стала неавантажна, похудела, погасла… считает, обречена погребстись в Уваровске.
Прежде Юрий Иванович поглядывал с одобрением на горбатенькую: она бесстрашно разнимала драки на танцах в своем крохотном клубе, срывала марлевые занавески и перевязывала порезанных, теперь слушал с враждебностью горбатенькую, он-то видел, как у Калерии Петровны дрожали руки, держащие серебряные часы Лохматого. Ничего более о Калерии Петровне сказано не было, он запомнил из разговора фразу горбатенькой: «Эти истины не оставляют желаний» — как видно, по причине ее непонятности. Впредь он считал унизительной для Калерии Петровны дружбу с горбатенькой, стыдной, ее не любят, а она терпит. Наезжая в Уваровск в пятидесятых, в шестидесятых, разговоров с горбатенькой избегал — Калерия Петровна неизменно звала ее по случаю его приезда. После смерти горбатенькой узнал о ее причастности к его судьбе — не Калерия Петровна, а горбатенькая надумала убедить его поступить на филфак МГУ, и непременно на основное отделение, чтобы слышать и видеть старых профессоров; называлось имя пушкиниста Бонди; Калерия Петровна все пять лет учебы посылала ему деньги.
К весне Калерия Петровна сделалась нервной, нетерпимой на уроках. Стала ходить на станцию, дожидалась 34-го московского, Юрий Иванович мучался: ну что же она ходит, все ведь знают про Лохматого. В мае под началом Федора Григорьевича прошпаклевали, покрасили «Весту», кружили по пруду — под парусами и на моторе. Калерия Петровна с ними не плавала. Шлюп невзлюбила, велела унести зимовавший у них на кухне анкерок с «Весты», дубовый бочонок литров на двадцать пять. О походе на Каму не слушала, занятия географического кружка стали обрядом: объясняла им принципы составления карт. Конические проекции, звездно-равноугольные, азимутальные. Сердилась: бестолочи вы, вам бы не карты, а картинки с елочками и моржами на льдинах! Команда готовилась к походу. Они проводили дни с учебниками на «Весте», экзамены сдавали кое-как, восьмой класс — не десятый. Закупали крупы, набили сухарями мешочки. Юрию Ивановичу снились песчаные, в солнце, берега, большие города у воды. Оставалось два экзамена. В одну ночь их, шестерых, на «Весте» выбросило из Уваровска, так что прострелили за две недели Сейву, Каму до низовьев, Волгу, Рыбинское море, шлюзы — цепляясь за сухогрузы, за буксиры, и очутились в Москве.