Юнис бьётся лбом о жестянку, когда Лидер разворачивает её спиной, выкручивает ей руки до протестующего стона, одним движением стаскивает до талии хлопковую полоску, прикрывающую её грудь, оставляя ткань болтаться поясом на уровне талии. Кожа на её шее солёная, грудь маленькая, упругая, влажная от пота, а запах её распущенных волос к чертям выносит мозги. Она прогибается в пояснице, капризно трётся о вздыбленную ширинку, хнычет, тяжело дышит, цедит сквозь зубы ругательства:
― Слишком долго!
― Сейчас будет тебе быстро!
Кровь стучит в голове, и звуки доносятся, как сквозь вату, Эрик гремит пряжкой ремня, освобождая возбужденный до предела орган, тащит вниз, до самых колен, ткань её белья. Он знает, что его девочка давно готова, входит резко, до основания, скользит легко вдоль истекающих влагой стенок, замирает на несколько секунд, чтобы она привыкла. Но даже сейчас чертовка не даёт верховодить, начинает двигаться первая, освобождает руки, обнимает его за шею одной, второй опирается на дверцу шкафа, чтобы не биться об неё с грохотом от резких толчков.
Весь процесс едва ли занимает три минуты — прелюдия на ринге довела обоих до предела. Ему нравится видеть её лицо, когда её мышцы сокращаются в оргазме, когда она одними губами шепчет его имя, нравится, как сильно она сжимает меж бёдер его поясницу, будто не хочет оставлять между ними ни миллиметра расстояния. Наверняка, проклятая, гремучая дверца скоро с мерзким металлическим лязгом слетит с петель, Эрик замечает краем глаза пару теней — возможно, ночную охрану притащило на подозрительные звуки, но тени смываются так же быстро, как и появились. Узнать бы кто и прописать бы им за любопытство, но в башке муть, а перед глазами прикрытая ресницами топь и исцелованные губы, которые Юнис всегда закусывает перед приближением разрядки. Эрик едва держится, ощущая, как она сжимается, как вздрагивает, как кричит ему в ключицу, едва успевает вынуть и кончить ей под ноги, прямо на цементный пол.
После, под горячими струями душа, она трётся об него, как кошка, мурлычет что-то в шею, бездумно водит по лабиринтам татуировок, раз за разом заходя в тупик. Эрик тает под её редкими приступами нежности, убирает с лица мокрые волосы, огрубевшими пальцами укладывает один к другому, смотрит ей в лицо, видит и не видит её одновременно, будто всё вокруг одна сплошная смазанная картинка. Юнис на голову его ниже, обнимает за шею так крепко, что зависает над чёрным гранитным полом. Она лёгкая, Эрику совсем не сложно удерживать её на весу.
― Ненавидишь, значит? — он пытается сконцентрироваться, цепляясь за сбегающие вдоль её острых скул капли, за ясный, посветлевший взгляд, за улыбку, тёплую и лукавую, против её привычной, снисходительной ухмылки, которую хочется стереть с её лица, выкусать с кровью и болью.
— Просто убила бы, — Юнис выдыхает ему в губы, прощая ему очередной бездарный проступок, снова принимает таким, как есть, делая скидку на дрянной нрав и взрывной темперамент.
Проигравшим себя Эрик больше не считает.
========== 4.1 ==========
Комментарий к 4.1
К прослушиванию:
Member ― Edge
Она приходит поздно, навеселе, с початой бутылкой виски и двумя стаканами в руках. Эрику не спится. За окном чёрные призраки чикагских высоток, а на столе раскрытая веером книга. Сквозняк из распахнутого настежь окна колышет страницы. Он не помнит ни строчки из того, что прочёл.
Такое бывает. Просто в один момент всё становиться дерьмово.
― Тихо у тебя. Как в склепе. — Она принесла с собой запах женских вишневых сигарет и пряную химию массажного масла, по привычке громко разговаривает, будто музыку старается перекричать.
— Где была? ― Эрик топит очередной окурок в чашке с недопитым кофе, косится на янтарный блеск в её руке. Странно, от одной мысли об алкоголе тошнит.
— У Тори. На массаже. Ноги отваливаются после смены, — Юнис ставит стекло, падает в кресло, забрасывает ноги на журнальный столик. ― Тебя же не допросишься.
Он молчит. Рассматривает шипастые ветки роз, обвитые вокруг щиколоток — её первую татуировку, маленькие ухоженные стопы и ногти, покрытые глянцевым ярко-розовым, самым пошлым из всей палитры существующих цветов. Стройные. Красивые. Изученные, исцелованные. Но сейчас он не чувствует абсолютно ничего.
Юнис была трофеем, который он иногда снимал с верхней полки, чтобы стряхнуть пыль. Показательным, статусным. Дорогой хрусталь, вычурная форма. Он не помнит, когда всё зашло так далеко. Наверное, втянулся со временем.
― Знаешь, у меня профессиональная память на лица и даты, ― Юнис наливает виски на два пальца в оба стакана, с мерзким скрежетом двигает один ближе к нему. — Сегодня у нас праздник. Семь лет. Семь лет моего заточения. Вряд ли ты помнишь.
Долго. Целая вечность. Жизнь и карьера одного патрульного иной раз заканчивается раньше. Но то, как она сказала это…
Эрик поднимается на ноги, отходит к окну, вглядывается в далёкий скелет Стены. На Юнис смотреть больно ― на её красивом лице тень обречённости. Не этого он от неё хотел. С юных лет прыгать выше головы надоело до отвращения. Надоело добиваться внимания от тех, кому ты нахер не нужен.
― Ты свободна.
С души упал тяжёлый груз, теперь в груди зияет дыра, в ней хлещет сквозняк из распахнутого окна. Как-то до охуения всё оказалось просто и прозаично. Любил ли он её? Любит? Ей плевать, и ему должно быть тоже.
― Что?
― С сегодняшнего дня можешь считать себя свободной.
В тот день, когда всё началось, всё и закончится. Символично до блевоты, но залить алкоголем этот кислый привкус всё равно не хочется. В этот раз всё иначе, спокойно, никаких скандалов. По-настоящему всё, конец.
Эрик слышит за спиной лишь тяжёлый вздох, лёгкие шаги и хлопок двери. И ни слова. Юнис уходит молча, потом возвращается и забирает с собой бутылку. На столе остаются два полупустых стакана. Он со злостью толкает ногой столик, стекло бьётся в крошево.
Она была его трофеем. Эрик просто смахнул его с полки.
========== 4.2 ==========
Юнис была уверена, что Эрик вечен, как луна и звёзды над Чикаго. Она забыла, кто и как управлял фракцией до него, будто это было в другой жизни. Для неё Эрик был неуязвим и бесстрашен больше, чем всё Урождённые вместе взятые. Он не мог просто перестать быть.
Даже после всего, что произошло накануне, она продолжала ощущать спиной его пристальный взгляд, будто нож меж рёбрами. Юнис по неистребимой привычке искала знакомую фигуру среди чёрных масс Бесстрашных, но тщетно. Фракция без него вымерла, застыла в ожидании. Никаких официальных заявлений сделано не было.
Два дня назад она лично доложила старшему Лидеру о нападении изгоев. Не ошиблась ни временем, ни местом, только в масштабах — афракционеров было достаточно, чтобы ввести в Дружелюбии блокадное положение. Макс объявил срочную мобилизацию всего боевого состава. Эрик лично возглавил взвод, вызванный на подкрепление.
— Я тоже иду, ― Юнис нагнала его в коридоре, на пути к оружейной.
― Нет. Нечего тебе там светиться, ― он на неё даже не взглянул, упрямо сжал челюсти, ускорил шаг, заставляя её срываться на бег и перекрывать ему путь.
― Эрик! ― она схватила его за руку, вынуждая тормозить посреди коридора. Стальной, непробиваемый, Юнис готова была поклясться, что, наткнувшись на него в темноте, легко расшибла бы себе лоб.
Мимо призраками плыли Бесстрашные в полном вооружении, обтекая их рекой, как горную гряду. Юнис не видела никого из них, она видела лишь холод в его глазах, нарочитый, выстраданный, изломанный. Она этому холоду не верила ничуть, но от этого между ними не становилось меньше боли.
― Я сказал!
Он убрал её с дороги, переставил, сдвинул к стене, как деревянную куклу, и ушёл, теряясь за спинами бойцов. Его «Я сказал», как доказанная теорема, безусловная команда, рефлекс на подчинение без права на оспаривание. Юнис устала проклинать себя, что позволила тогда ему уйти просто так. Что не сказала, как ей жаль и как он не прав на её счёт. Ей не всё равно и никогда не было.