По обеим сторонам от нее вышли из-за кулис и встали двое мужчин в белых рубашках и в черных очках …
Я себя от вас не таю,
Я не призрак и не мираж,
Я на сцене жизни пою,
Эта сцена – солнечный пляж.
Я сегодня вся, как сюрприз,
Я одежды сбросила груз.
И кричат мне с восторгом бис -
У тебя превосходный вкус!
И со словами «я одежды сбросила груз» Валентина шевельнула руками под тканью и ткань упала на пол, открывая ее обнаженное тело.
Дружное «ах!» было ей ответом, но она была изумительно красива!
Я королева золотого песка,
Я королева без прикрас и одежд,
Я королева – вот моя вам рука -
И грезы надежд.
Валентина дважды повторила последний куплет и поклонилась. В зале раздался восторженный рев, а один из мужчин на сцене поднял упавшую ткань, и оба мужчины, провожая певицу за кулисы, повернулись – у каждого за поясом сзади заблестела рукоять солидной «Беретты».
У цветочниц закупили все цветы и их кучками укладывали на сцену.
И Валентина вышла – обнаженная! – и поклонилась залу еще раз, и ее сопровождали оба мужчины в белых рубашках …
Зал ревел от восторга …
– Ну как, Толя? – Валентина все же сильно дрожала.
– Все путем, Валя! – успокаивал ее Свиридов, закутывая в золотистую ткань, – Все путем! Я пойду, успокою их …
И Свиридов вышел с гитарой:
Не в Рим. Не в Ниццу
Наш уезжает эшелон.
Охране строгой плохо спится,
И чуть качается вагон.
Трава в кармане,
Письмо для Тани,
Метну заточку, как факир.
Не в Сочи жить,
А в Магадане,
Глушить не водку, а чефир.
Мой номер двести сорок пять,
На телогреечке печать.
А раньше жил я на Таганке,
Учил босоту воровать.
Мой номер двести сорок пять,
А я домой хочу опять.
И часто снится за колючкой
Мне моя мягкая кровать …
Свиридов перестал играть, опустил гитару.
– Таганка – место знаменитое, во многих песнях воспетая …
Станция Таганская -
Доля арестантская,
Белая акация
На дворе цветет.
Станция Таганская -
Стрижка уркаганская.
Маня-облигация
Денег не берет.
– А вот совсем другая песня
Твоим воздухом дышу – не нарадуюсь,
И опять стою, словно во хмелю.
Ты сними с души расставанья грусть,
И я тихо тебе пою:
Ну, здравствуй милая Таганка.
Опять сегодня спозаранку
Спешил к тебе я на свиданье,
Боялся опоздать.
Все та же ты, моя Таганка,
Ты в сердце ноющая ранка,
Но ты всегда, мой милый доктор,
Умела врачевать.
Аплодисменты были негромкие, какие-то задумчивые.
И снова музыка заиграла танцы – быстрые, модные, современные …
На этот раз Валентина вышла в концертном платье до пола, в черном парике, руки в перстнях.
Ее не узнали.
Из-за занавеса раздалась музыка, и Валентина, слушая ее, начала:
На Молдаванке поют
Во дворах,
И недалеко до беды.
Где темная ночь,
Фраеров ночь,
Да ночь золотой поры.
Спит адвокат,
Спит прокурор, -
Только не спят воры.
Голос Валентины, обычно звонкий, стал глуше, и песня вышла какая-то напряженная.
На Молдаванке
Песни цыганки,
Ночи летят без сна.
А для Маринки
Только Ордынка,
Только она одна.
Валентина пошла по залу, описывая вокруг столиков сложные кривые.
А на Ордынке
Гуляет вор с Маринкой.
Гуляет вор и знает -
Она одна такая.
Глаза, как темный омут,
Там даже сердце тонет,
Болит душа и стонет
У воров в законе.
На Молдаванке поют
Во дворах.
И недалеко до беды.
Где темная ночь,
И фраеров ночь,
Ночь золотой поры …
Даже голос у Валентин менялся при переходе от Молдаванки к Ордынке
А на Ордынке
Гуляет вор с Маринкой.
Гуляет вор и знает -
Она одна такая.
Глаза как темный омут,
Там даже сердце тонет.
Болит душа и стонет
У воров в законе.
Валентине даже стали подпевать – нестройно, но правильно
Глаза как темный омут -
Там даже сердце тонет,
Болит душа и стонет
У воров в законе.
Болит душа и стонет
У воров в законе.
Валентина не успела дойти до сцены как ее завалили цветами, и несли еще, раскладывая по краю сцены.
Куран с удивлением отметил, что шатающихся, упившихся не было, хотя спиртное на столах было в избытке.
После небольшого танцевального дивертисмента перед сценой появился мужичок в тельнике, стареньком пиджачишке и малокозырке – узнать Свиридова было трудно.
Очень биография простая -
Я родился чистенький такой.