Версия о "найти" в эти первые дни после случившегося возникла не на голом месте. Дело в том, что на третий день, то есть практически сразу после получения известия о трагедии, на морской промысел с разрешения руководства специальным рейсом вертолёта были доставлены родные Ширинбека дедушка Рустам Мирзоевич и дядя Мирали Рустамович. В их сопровождении прибыл маленький сухонький старичок в серой каракулевой папахе, чёрном длиннополом пальто с серым же каракулевым воротником и с обязательными чётками в руках - городской молла Сейид Аббас.
Встретившего их на вертолётной площадке Эрнеста Аркадьевича они попросили отвезти их на буровую и эстакаду, где в последний раз видели Ширинбека. Усадив моллу на переднее сиденье, втроём устроились сзади и поехали на северо-восточное ответвление эстакады к буровой №1005.
Эрнест не раз видел Рустама Агаларова в прошлые годы на конференциях нефтяников, коллегиях Министерства, однажды их даже познакомили. Старик сам узнал Эрнеста и заговорил с ним на отвлечённые темы. Чувствовалось, что он не совсем уютно чувствует себя в компании со священнослужителем, и даже указав глазами на того, развёл руками, дав понять, что вынужден уступить традициям и родственникам, добавив коротко: "Женщины, да..."
На подъезде к буровой, одиноко возвышающейся на конце эстакадного "аппендикса", молла попросил остановиться, вышел из "газика", жестом указал остальным оставаться здесь, и медленно пошёл по направлению к буровой. Он двигался по какой-то, видимо, только ему понятной синусоиде, постоянно переходя от правого ограждения к левому и обратно. По характерным движениям рук, то выставляемых вперёд ладонями вверх, то воздеваемых к небу, и покачиваниям головы было видно, что он молится Всевышнему...
Молла Сейид вернулся минут через двадцать. Подойдя к стоящим у машины, он обернулся назад, ещё раз обозрев только что пройденный путь, и сказал, ни к кому не обращаясь:
- Здесь он не падал... Аллах не брал его к себе... Он живой, где - не видно..., - и полез в машину.
Наталья Ивановна слышала об этом авторитетном заключении, но исходила из обратной предпосылки и потому с первого же дня занялась активным расследованием.
После обстоятельной беседы с Каревым она попросила его подъехать с ней вместе на квартиру Ширинбека Расулова, чтобы побеседовать с его женой. Эрнест прикинул, что поскольку молла Сейид Аббас поселил надежду в семье Ширинбека, там не будет формального траура, и согласился. В дороге Наталья Ивановна, между прочим, высказала мысль, с которой трудно было не согласиться:
- Вы знаете, Эрнест Аркадьевич, я думаю, что истинные священнослужители гораздо гуманней, человечней нас, грешных атеистов. Мы со своими рациональными мозгами огляделись вокруг - нет человека, и тут же начинаем искать причины гибели, и трезвоним кругом, и близких, как дубиной по головам, а вот появился божий человечек, у них - молла, и оставил надежду. Вероятней всего, он и сам в это не верит, но даёт возможность близким, если не смириться, то хотя бы свыкнуться с тяжёлой потерей...
- Вы правы, Наталья Ивановна, тем более тяжёлой, что и могиле-то они поклониться не смогут... Разве что цветы в море по памятным датам...
- Если есть криминал, надеюсь, что жена может дать какую-то зацепку, даже сама не подозревая об этом...
Дверь в квартиру была приоткрыта, и они вошли без звонка. В тесной прихожей на вешалке уже висело несколько пальто и курток. Из боковой двери выглянул мальчик и поманил их в комнату. "Ширинбек в детстве", - подумал Эрнест.
- Раздевайтесь здесь, там уже места нет, кладите на тахту, тётя, - он, как джентельмен, обратился сначала к женщине.
За столом в гостиной сидело несколько мужчин разного возраста. Перед каждым из них стоял "армуды" (стаканчик с суженной "талией") с чаем цвета тёмного янтаря; в середине стола в вазочке - горка мелкоколотого кускового сахара и нарезанный кружочками лимон на блюдце. Рустам Мирзоевич поднялся навстречу вошедшим, поздоровался за руку с Каревым и Натальей Ивановной, которую принял за его жену, и предложил им место за столом. Большакова, зная традиции, поблагодарила и прошла в спальню к женщинам, а Эрнест коротко объяснил Рустаму род её занятий и цель их визита.
Старик улыбнулся и сказал почти на ухо Эрнесту:
-Хорошо, что следователь, а то я подумал, что у вас такая жена... какая, он не уточнял, но Эрнест решил, что это неплохая идея и так же конфиденциально ответил:
- Так и думайте, Рустам Мирзоевич, и другие пусть думают, если заинтересуются...
Он присел за стол, и Гюля сразу же поднесла ему стаканчик чая. По этому признаку он понял, что это хозяйка дома, и его поразила несправедливая неразборчивость природы, придавшей такому милому личику столь погрузневшую фигуру.
Рустам Мирзоевич отозвал в сторонку Гюльнару, пригласил Наталью Ивановну, познакомил их и предложил побеседовать в детской, откуда вывел обоих мальчиков. Гюля прошла вперёд навести порядок в комнате после детей, а Большакова, проходя через гостиную, жестом позвала Карева за собой.
- Слушайте, пожалуйста, внимательно, и если что-то вам покажется сомнительным или неправдоподобным, вмешивайтесь, не стесняйтесь. Я должна иметь точное представление обо всём..., - сказала Эрнесту на ходу, а он известил её о их "семейном положении", которое она кивком одобрила.
- Гюльнара Гамидовна, мне поручено следствие об исчезновении вашего мужа. Я разделяю вашу беду, но мы все не теряем надежды, и чтобы продвинуться в этом деле, я должна искать его причины... Вы можете мне помочь. Кстати, хочу вам сказать, что Эрнест Аркадьевич вчера подписал документ, по которому Вы уже с марта, если муж не найдётся, будете получать от предприятия денежное пособие, а не ожидать полгода. - она посмотрела на Карева, укоризненно качнув головой, - А сегодня разговор наш неофициальный, говорите всё, что вам покажется важным, а потом вместе решим, что полезно для дела, а что лишнее, хорошо ?
- Да, конечно, Натала Ванна, а меня можно зват Гюля...
- Ну, хорошо, Гюля, расскажите мне о вашем муже, о характере, привычках, друзьях, врагах, если такие были...
Гюля сначала медленно, запинаясь, а затем всё увереннее стала рассказывать о Ширинбеке, начиная со времени их первого знакомства. Говорила о нём тепло, с любовью, часто замолкая и прикладывая к глазам подол кухонного фартука.