А Троещина вышкерилась по-лисьи, и уже даже в микробусах образовался и стал в апреле преобладать повсеместный лисий оскал. Эти сукко не угребут к себе в забытые Богом села, или хоть на какие-нибудь дедовы огороды.
Партия той или иной, но всегда ещё притом тухлой власти тупо угребла их паи, засыпала в державные гурты, и не хуже фашисткой оккупационной администрации перегнала по таксе баблоида эти черноземные чудо-гурты в Германию, не оставив самим украинцам, вброшенным в спальные города, – ни полушки…
Не сыщешь этот обездоленный люд и на приусадебных грядках. Но они – особый народ со своей лисьей гордостью уже не лохов и ещё не а’хулибанов…Просто они грузно застряли в ж@пе этого скользкого времени, над которым сегодня легко серфингируют только старые да не шибко новые плутократы…
От прошлого – светлого и предсказуемого до боли хворобного настоящего они люто отрезаны, и не хотят в это предрассветно-пещерное прошлое возвращаться… в дермо земли украинской и оттого дермят тупо перед собой – словами, поступками, испепеляющей их миры редкой взаимоненавистью, статусной напускной значимостью корпоративных нарядов и наполеоновских поз.
Правда, и здесь нет никакого особого шарм-эклектизма. Все, как и всегда тупо по-пезански… Сирые они, но вряд ли обретут мир земной…
...Огромный жлоб-водитель, болтливый, как расшатавшийся коленвал, ведёт бойкий трёп с каждой вошедшей в микроавтобус девицей. Сую ему под нос сотку за двоих. Он торжествует, как последний мудрак, и собирает на сдачу исключительно двушками и пятериками. Тем, как он полагает, опуская меня ниже кардана.
Интересно, незлобно думаю я, чем этот мудло всю поездку будет сдачу давать на старте трафика другим пассажирам. Ведь сели мы едва ли не у диспетчерской…
И точно, дальше сдачу давать этому мудраку нечем. Начинается бесконечная громогласная выхохмовка и затяжные унизительные ожидание сдачи. Теперь унижены все! У водилы мелочи нет. Пик процесса наступает через несколько остановок – у водителя окончательно вместо мелочи – ж@па.
И тогда я, в упор глядя в салонное зеркало водиле, – он наверняка теперь видит меня ответно, меняю полтинник двушек в обратку, но уже не этому безбашенному хмырю, а хрупкой тётушке в белом твидовом пальто и в широком полупрозрачном красном кашне, наброшенном поверх пальто и ниспадающего каскадом от головы до пят.
Между тем, выразительно жалуюсь на долбака_туевого, не стесняясь особо в допускаемых выражениях… Мол, это у них, водил, такой флёр местечковый, гадостный на первом рейсе из парка, за первой сотней сбросить всю прежнюю мелочь, чтобы пассажиропоток тупо пёр радостно и полнокопытно…
И точно, в рейсовый на шестнадцать посадочных мест «Богдан» до конца поездки набилось 44 пассажира… И публика всё ещё прибывала, бенсчетно и матерно подвисая во внутреннем и внешнем пространствах...
– С людьми надо быть мягче, – осторожно и чуть мягко язвительно резонит меня тётушка. Точно лиса! – Он раб суеверий, а мы с вами интеллигенты и за него в ответе…
– Тогда вы и я – рабы обстоятельств, – столь же язвительно парирую я.
– А то… – соглашается мужик у нас за спиной. – При должных обстоятельствах намять бы этому лысоухому болтуну рожу. Сам жду сдачу уже пять остановок…
– А вы не горячитесь, – тут же в очередной раз по-лисьи выстраивает свое уравнение жертв поездных обстоятельств и безголовых водил тётушка. И оттого всем жутко кажется, что сама она в тех же красных молоках, как и нервы всех пассажиров. Но у них изнутри, а у неё белым пальто наружу. И мне хочется отослать её в какую-нить очередную лисью нору…
…Дородный крымский татарин в тюбетеечной феске, ныряя под красным светофором между машинами, предлагает кремовые в букетах мулы из предгорий самого Карадага. Он отчего-то и сам совершенно кремового цвета в такой же золотистой по контуру в совершенно кремовом этношапо и красной ухарской рубахе с нежными персиковыми разводами.
В это время в глубине маршруточного салона готовятся к выходу с направлением в бюро районного трудоустройства два молодых жигана на костылях – у обоих перебиты лодыжки
– у одного чуть ниже левая, у второго чуть выше – правая. Более десятидневки майских празднеств окончательно их выбили из колеи….
Между них неожиданно выперлась и уже неистово орет трубным голосом некая космато-перманентная устрица весьма приблизительного женского пола. Зычные перекаты её голосовой иерихонской трубы громовыми раскатами разрезают крепко сжатое транспортное пространство: