Мы просто погребены на самое дно провинциальной безвкусицы и кармической безысходности, хоть и уматывать и бежать с конкретно моей Троещины не шибко хочется. Её нужно попросту перетрясти, как болтушку для прижигания воспалившейся уретры украинской цивилизации, тупо загнанной олигархами на выселки человечества.
Вот так и живём в разнос – на вынос и в розницу, словно в каждом доме стоит по чуханному пианино, на котором очередная дряблая крошка пытается настучать всем и каждому в головы:
…По разным странам я бродил, и мой сурок со мною…
От обилия этих сурков, хочется пожелать, чтоб ни один из них не отыскал на земле пары и от безысходности чисто по биологическому зову отгрыз себе свои собственные яички.
Но во всем этом есть и своя особая извечная прелесть. Именно в таком дерме повсеместно и неоднажды непременно являются не только одни бледнолицые и много морализирующие тетушки непременно в красных молоках, но и самые настоящие розы!
Это будут, естественно, особого сорта розы – троещинского, но от них станет на сердце отрадней и на душе легче! Правда, до гласолалий небесных дело не докатит, но всё же будет способствовать особой малиновости церковного колокольного звона окрестных колоколен и бань, и на том, слава яйцам… А что до бань, то есть на Троещине и бани бандитские, и бани церковные… Так что кому что здесь ближе… На том и аминь!
28.
На Лукьяновке взаимообразный взвой:
– Эй, майор!.. Эй, унтастая…
От Лукьяновки и далее по тексту асфальт нарезан на некие строгие подножные территории. Возможно здесь, здесь и здесь, а также именно здесь проходила нешуточная бомбежка.
Бомбилы бомбили чем непопадя весь маршрут повсеместно. Их теперь более никто не разыскивает – этих вороватых неамериканских бомбил.
Пятнадцать сантиметров асфальта да ещё пять сверху… Это американский стандарт. Наш киевский воровской – куда как скромнее, ибо, по мнению столичного чиновничьего ворья, американцы знатно блажат.
На мокрый речной либо карьерный песок слоем не более пяти сантиметров подсыпают два-три сантиметра речного или карьерного гравия не более 3-5 сантиметров асфальта, но только до первого ремонта. Когда дорога просядет – поступают уже по-разному, воруют на каждой заплаточке много и жадно.
Прочие изыски полстолетия после последнего сталинца Никиты Хрущева просто тупо воровали, но ни единого отстрела ворья подорожного не было. Иное дело было закатывать убитых уличных бандюков просто в асфальт…
Здесь уже отрывалась цельная полупрофильная траншея. А затем уже с новопреставленных, часто и в расчленёнке эта подкожная асфальту траншея тупо закатывалась катком… туда-сюда по гравию, по костям…
С гравием трудно камешки сосчитать, а косточек человечьих как не крути – все как есть до одной – двести шестьдесят одна – вынь и положь… И так несколько раз!
Что не скажи, нет денег – выручает романтика, нет романтики – выручают деньги… Что не говори, а бандюки девяностых за дорожные закаты крепко платили. Оттого-то на Руси на крови дороги куда как крепче стоят…
Да только где ж его взять столько невинно убиенных, чтобы дороги в Украине-Руси выстояли и высветились на века почище германских фашизоидных и американских, сработанные тамошней масонской инженерией.
День ремонтов – двери-звери, прохудился унитаз,
целый день на закусь съели, как под шубой пеленгас.
День ремонтов – вантуз, сливы, срывы нервов в сей момент,
задолжались черносливо, словно крепко вредный шкет.
Магазины, неустойки разно всяческих минут,
загуляли птицей-тройкой, сомон напастей – капут!
Жизнь диктует, не горюет свои правила игры –
только тот в свой вдуй не дует, кто без вдуя и... кумы.
Всюду лобстеры на сдачу и прискорбность новостей –
мир в ремонте, мы в аттаче среди мелких пакостей
29.
Масса мелких дорожных механизмов продолжают нарезать прямоугольные дыры в асфальте рабочего полотна городской автотрассы и наволакивать их при этом какой-то особой подлой значимостью всеобщего безучастия.
Против воровского шалмана не способна выстоять ни одна муниципальная власть, которую тоже, казалось бы крышует всеобщий державный общак с конкретной иерархией должностных соответствий, имён и фамилий.
Всюду по периметрам очередных дорожных разрытий, как и положено, стоят мужики с ломами и оградительные оранжевые пирамидки. Дорожный кегельбан и только!
Кеглем поменьше – всяческие прикормыши у дороги… Каждый со своей болью, каждый со своим особым нытьём. Про нытье особо. Мне нравится один конкретный подвид "нытья" - это когда человек не боится делиться всем сюжетом своей борьбы. Вот он бежит, вот срывается и падает - пол шкуры на острых камнях, ползет, тащится от дерева к дереву, больно как, партизаны нашли - отогрели, дальше пошел, потом полетел. Но об этом поговорим позже…