Я уже говорил, что журналистика вторая профессия Игоря, не «хобби», профессия.
Жили-были в некие времена четыре школьника-приятеля: Игорек Белоусов, Юлька Крелин, Тоник Эйдельман и Валька Смилга, которые пребывают в качестве кандидатов наук (в соответствующей последовательности): географических, медицинских, исторических и физико-математических. Они представляют собой также небольшое по составу, но довольно мощное по уже выпущенной продукции литературное объединение, которое берет свое начало от редколлегии школьной стенгазеты «Сто десятая».
У них изданы книги, назову по одной.
У Юлия Крелина — «Семь дней в неделю» (записки хирурга); на титуле размашисто: «Лапоньке моей толстенькой, Игореночку, светиле Океанскому от хмыря земноводного, эскулапова раба Юльки». Нежно.
У Натана Эйдельмана — «Ищу предка» (историк об антропологии); тоже мило: «От любящей гейдельбергской челюсти. Щелк-щелк!»
У Вольдемара Смилги — «В погоне за красотой» (о пятом постулате Евклида) с такой надписью: «Михалычу, лентяю, от аккуратного и работящего Вальки». А это уже не без некоторой, знаете, склочки…
Посвящения приведены мною с согласия Игоря Михайловича, который, я думаю, ответит всем посвятителям на должном уровне, как только выйдет его книга.
И есть у них коллективный опус под названием «НИИ «Витязь», репортаж о прошлогоднем плавании корабля». По нынешним временам плавание недальнее — в Японское море. И недолгое: 48 суток. Очередной, 42-й рейс «Витязя». Но очень шумный, вроде нашего за «Седовым», только в другом плане шумный. Дискуссионный, что ли, рейс, если так можно выразиться, рейс-диспут, полемика, схватка двух, нет, трех различных мнений по вопросу о тенденциях развития земли. Вопросу, который, естественно, для каждой из противоборствующих сторон совершенно ясен. Ясно для одних, что океан наступает на сушу и та становится дном его, и это прекрасно можно продемонстрировать на примере Японского моря. И так же бесспорно для других, что дно океана, поднимаясь, превращается в сушу, и это нигде так наглядно не видно, как в Японском море. И нет никаких сомнений для третьих — среди них и Белоусов, — что материки перемещаются, плывут и, сталкиваясь, раскалываются, отъезжают друг от друга, образуют новые материки, новые океаны, и Японское море неопровержимо все это показывает. Словом, на Японском море, на его подводной горе Ямато, открытой в двадцатых годах, ученые давно уже схлестнули свои шпаги. Звон их ударов не утих и после упомянутого рейса «Витязя», в котором участвовали представители всех трех спорящих направлений, снова нашедшие здесь веские доказательства, каждый в свою пользу.
В этом рейсе вместе с Белоусовым был и Смилга. Смилга? А что ему, физику-теоретику, автору книги о теории относительности, что ему, кабинетному ученому, в бурном океане? А он в отпуске. То есть в отпуске для своего Института атомной энергии, где работает. И в добровольной кабале у Белоусова, хотя к океанологии не имеет никакого отношения, точнее сказать, не имел. И обычно, когда Игорь, возвратившись из плавания, «травил» в кругу друзей, по лицу Смилги бродило скучающее выражение. И однажды он бросил реплику: «Ерундистика все это…» — «Что именно?» — спросил, накаляясь, Белоусов. «Все эти ваши ковырянья в морском песочке…» — «Ну, знаешь, песочек-то на глубине десяти тысяч метров!» — «Тем более ерундистика!» И начал излагать некую бредовую идею, которая должна-де перевернуть всю океанологию, сделать ее наконец наукой. Игорь, не дослушав, перебил в возмущении, сказав, что он же вот не лезет в его, Валькины, темные научные дела. Смилга соответственно взвился, Игорь выпалил какие-то слова из моряцкого обихода, на что получил примерно такого же содержания из обихода физиков, и неизвестно, чей обиход оказался крепче. «Ай-ай, — сказал Тоник. — Зачем так грубо?» — «Брэк!» — скомандовал Юлька, становясь в позу судьи на ринге, разводящего по сторонам двух нарушающих правила боксеров. Но крик, обвинения в лености ума (Смилга — Белоусова), в лености действий (Белоусов — Смилгу), взаимные оскорбления продолжались еще некоторое время, а затем пошли по ниспадающей. И когда Белоусов понял вдруг, что в утверждениях Вальки есть какая-то сермяга, а Смилга осознал, что наговорил Игорю среди прочего порядком чепухи, они присели, к удовольствию двух остальных, за стол мирных переговоров. «Давай разберемся». — «Давай».