— Ну, дорогой, пеняй на себя!
— Как Бог даст!
Все было так, как предсказывали. Рассмотрели на партсобрании, в высших инстанциях, и, конечно, полетел он из партии и с работы. Хотели в психушку отправить, да жена сумела сгладить ситуацию.
Но работать надо. Кушать-то каждый день хочется. И подался наш правдоискатель на железную дорогу в стрелочники.
Казалось бы, нехитрое дело стрелки переводить. Но от их положения зависит направление — куда, к какому финалу прибудут мелькающие пред тобой судьбы. Достигнут ли они благих целей или впереди катастрофа, гибель. Одно движение и…
Однако работа стрелочника оказалась ему не по силам. Он не мог справляться со снежными заносами, даже вместе с женой. Еще затемно она добиралась к сторожке в шубке с меховым воротником, в сапожках на высоких каблучках и пыталась разгребать сугробы.
Однажды за таким занятием и в таком виде на переезде ее увидело начальство:
— Здравствуйте! Что вы тут делаете?
Пришлось все рассказать. Может, тронуто было сердце высокого чина, может, какие-то другие причины свою роль сыграли, но ее на работе оставили. Закрыли идеологические очи.
А у него проблемы с работой были. Часто он думал, куда бы свои силы направить. Однажды ему пришла на ум любопытная ассоциация. Он увидел сходство работы стрелочником со своей прежней должностью цензора.
Правя рукописи, он тоже придавал направление, но не поездам, а мыслям, движению чувств и сердец. Вот только куда он их направлял?
Теперь стрелками автоматы «дирижируют». Да что там стрелки? В людей чипы вставляют и командуют ими, не спрашивая согласия. А направления-то всего два… Лишь Бог спасти может.
Как бы хотелось ему, духовно прозревающему, всех, прежде им обманутых, теперь переориентировать с временного, земного на небесное, вечное. С плотского, тленного — на духовное, бессмертное.
Его звал храм. Каждое воскресенье он бывал на ранней службе, вечерами читал Священное Писание, творения святых отцов. И молился. Много молился.
Прошло время, и он устроился работать сторожем в церкви. Потом стал звонарем, псаломщиком, диаконом.
Еще в период его метаний жена при встрече с митрополитом пожаловалась на несговорчивость мужа. Владыка ответил неожиданно:
— Сама матушкой будешь!
— Я? Я?! Никогда!
Но… Теперь она — матушка, а он — священнослужитель. От имени Господа сообщает о прощении наших скитаний и подсказывает божественное направление. Захотим ли мы услышать спасительные советы, зависит от нас.
Каждый сам себе стрелочник…
Можно ли в это поверить?
Зимний вечер. За окнами сугробы. Семья собралась в деревенском доме, вся в одной комнате.
Стемнело. Хозяин зажег лампу. Малыши забрались на печь, кто постарше разместился вокруг стола. До ночи еще далеко. Нет ни радио, ни телевизора. Чем заняться в долгие вечера? Женщины шьют, мужчины что-то чинят.
Отец достает старинную книгу. Явилась задумчивая тишина. Одни слушают, устремив взгляд куда-то за пределы избы, другие, окунувшись в себя, прикрывают глаза, кто-то рукодельничает.
На этой книге вырастали отцы и деды. В ней искали ответы на исконные вопросы: кто они, чьи потомки, для чего созданы, какими им задано быть.
В вечер, о котором идет речь, с этих заветных страниц возникал образ странного человека. Он не имел ни кола, ни двора, ни крыши над головой, ни даже одежды в лютый мороз.
Он был выпрошен молитвами родителей и сам всю жизнь молился за бедствующих, нищих и больных. Лишь кратко предаваясь сну на паперти храмов, он, пробуждаясь, вновь творил свой молитвенный подвиг.
Весть о юродивом Василии, живущем как ангел, донеслась до Ивана Грозного. Государь пригласил блаженного к праздничному столу. Когда же Василий трижды выплеснул в окно вино из чаши, поднесенной ему, разгневался государь.
— Не серчай, царь, — пояснил гость. — Сим излиянием я угасил огонь, объявший в сей час Новгород, и потушил пожар.
Как в это можно поверить? Не чудит ли юродивый? Ведь он в Москве, а Новгород где?
Сказав загадочное, Василий быстро вышел из царских палат.
Слуги бросились за ним да вскоре вернулись ни с чем. Лепечут такое, во что трезвому поверить невозможно. Врут поди…
— Мы его почти-настигли, но он, добежав до Москвы-реки, перешел ее будто посуху. И скрылся.
Что царю оставалось делать? Ему, великому государю, простить такую дерзость и прослыть дурнем?
Отправил государь гонцов в Новгород, а сам заметил день и час происшедшего и стал ожидать посланцев.