Но Миша ведет себя необычно.
— Да, — отвечает он без колебаний.
— Вы боитесь нам помочь?
— И это тоже, — говорит Миша.
— А еще что?
— Вообще, — говорит Миша. — Я всегда боюсь.
— Но почему, господин Кафанке, почему?
— Видишь ли, в наше время не нужны основания для того, чтобы бояться, — говорит Миша. «Кивит! кивит!» — пищит унылая птица на мертвом дереве в пустом поле. Это так! Это так!
— Так всегда с вами было? — спрашивает Клавдия. — Всю вашу жизнь?
— Да, но не до такой степени. Так плохо стало только в последнее время.
— В последнее время — когда? — Говорить! Выиграть время! Он поможет нам. Только взгляни на него, какой он несчастный и какой добрый!
— С тех пор, как я заключил этот договор с Фрейндлихом, сразу после воссоединения, — говорит Миша тихо, внезапно уносясь в мыслях куда-то далеко отсюда.
— С каким таким Фрейндлихом?
— Из «Кло-о-форм верке», завода сантехники в Вуппертале. Я же сказал — уходите! — кричит Миша, снова возвращая их к действительности. — Чего вам еще надо? — Сопение, тяжелый глубокий вздох и потом что-то похожее на глухую жалобу:
— Я хотел бы вам помочь — но чем? Я-то хочу, чтобы вас обоих оставили в покое, но как это сделать?
— Шантаж, — говорит Мартин.
— Что? — спрашивает бассет.
— Нам ничего другого не остается, господин Кафанке. Мы должны шантажировать наших родителей.
— Ага, — говорит Миша, — шантажировать. Родителей. А как?
— Мы не вернемся больше домой, если они не оставят нас обоих в покое.
Клавдия сразу принимает эту идею;
— Мы напишем им письмо. Нам надо спрятаться, чтобы нас не могли наказать за то, что они работали на Штази, — если они на нее работали. Сейчас слишком много и безнаказанно клевещут.
— А если они не уступят?
— Тогда мы будем жить, скрываясь, — говорит Мартин.
— Ага, — говорит Миша, предчувствуя недоброе. — Скрываясь. А где?
— Так у вас же, господин Кафанке! Мы здесь уже освоились. И нас тут никто не будет искать.
Теперь все ясно.
— Да ты с ума сошел? — Миша нервничает. А когда он нервничает, он начинает сопеть сильнее. — У меня — это уже ни в какие ворота! Что же я, черт возьми, за идиот! Вас надо было сразу же вышвырнуть вон, сразу же!
— Но вы же этого не сделали.
— Только потому… потому, что я идиот.
— Вы не идиот, господин Кафанке, — говорит Клавдия, глядя прямо ему в глаза. — Вы добрый человек. Поэтому вы нас сразу и не выгнали!
— Заткнись! Добрый человек! — Миша все больше нервничает и все громче сопит. — Спрятаться! Шантажировать! Втянуть меня в такое дело! — Идиотская идея, думает он. — А школа? Что со школой?
— А что с ней случится?
— Вам же надо ходить в школу!
— Это нас мало беспокоит, — говорит Клавдия. — Школа! Вы себе даже не представляете, что за дрянь эти наши школы!
— Последняя дрянь, — говорит Мартин. — Самая распоследняя! Наши учителя! — Он закатывает глаза. — Это бедствие, что нельзя куда-то деть взрослых. Иначе мы давно бы жили припеваючи. Уже когда нам было по шесть лет, они нам вдалбливали в голову: социализм — благо, капитализм — зло! Прекрасно, думало большинство из нас, это правда, учителя не лгут!
Миша перестает слышать голос Мартина, ему в голову пришел старый анекдот. Вопрос: В чем разница между капитализмом и коммунизмом? Ответ: При капитализме человек угнетает человека, а при коммунизме — наоборот! Ах, думает Миша, совсем он не смешной, этот анекдот. Голос Мартина снова возвращает его к действительности…
— Но теперь, после переворота, учителя тоже перевернулись. Если речь заходит о том, что вчера они говорили одно, а сегодня говорят противоположное, то они уверяют, что вчера их грубо подавляли, они, мол, тоже, — кто они тогда, получается, тоже, господин Кафанке?
— Кто же они? — бормочет Миша подавленно.
— Жертвы, конечно! Невинные жертвы, господин Кафанке. И не только учителя! Все, все! Но зачем же вы тогда лезли в учителя?
Клавдия говорит:
— Многие дети этого просто не выдерживают. Они заболевают, я имею в виду, душевно. Это все действительно невыносимо! Учиться стали хуже, конечно, потому что многие говорят: «Что мне с того, что я хорошо учусь — все равно потом я буду безработным!»
— Или война в Персидском заливе, — говорит Мартин. — У нас в школе были молебны за мир, но все молитвы были напрасны. Война идет. Хусейн остается диктатором и убивает курдов, а богатые саудовцы в Кувейте уничтожают своих же людей за то, что те, возможно, сотрудничали с Хусейном. А земля и море загрязнены нефтью, окружающая среда разрушена, столько людей погибло, столько беженцев — а наши учителя?